Затем он внимательно посмотрел на теблора и сказал:

— Не делай глупостей, фенн. Нам всё равно, будешь ты жить или умрёшь, — в шахтах полно народу, так что никто по тебе горевать не станет. Понял меня?

Карса оскалил зубы и промолчал.

— Эй ты, в углу! Встать! Пора прогуляться на солнышко.

Незнакомец медленно поднялся. Одет он был в лохмотья. Худой, темнокожий, но с ярко-голубыми глазами.

— Я требую судебного разбирательства. Это моё право по имперскому закону.

Стражник рассмеялся:

— Да брось. Мы тебя опознали. И знаем, кто ты такой. Ага, представь себе, твоя тайная клика совсем не такая тайная, как ты думал. Свои же тебя предали — как тебе это? Пошли, ты идёшь первым. Джибб и ты, Гнойник, держите на прицеле этого фенна — улыбочка его мне не нравится. Особенно сейчас, — добавил малазанец.

— Да ладно, — возразил другой солдат, — ты совсем бедного бычка с толку сбил. Он, небось, даже не знает, что у него теперь на всё лицо одна большая татуировка. Каракуль хорошо постарался. Лучшая его работа, какую я за годы видел.

— Верно, — протянул третий. — А сколько же татуировок беглых заключённых ты вообще видел, Джибб?

— Только одну, но она — шедевр.

Теперь стало понятно, почему зудит и покалывает лицо. Карса поднял руку, попытался нащупать рисунок, провёл пальцами по припухшим линиям, влажным полоскам воспалённой кожи. Они не соединялись в целое. Теблор не мог понять, что́ изображала татуировка.

— Разбито, — сказал голубоглазый узник, проходя к двери, которую отпер и распахнул первый стражник. — Клеймо сделано так, будто твоё лицо разбито.

Двое стражников вывели его наружу, а остальные опасливо косились на Карсу, ожидая их возвращения. Один из арбалетчиков, на высоком лбу которого красовалась россыпь белёсых фурункулов, так что теблор предположил, что именно его зовут Гнойник, прислонился к стене и проговорил:

— Ну, не знаю. По-моему, Каракуль её слишком здоровой сделал. Он и прежде-то был урод, а теперь вообще страшный до Худа.

— И что? — протянул другой стражник. — Знаешь, сколько всяких горных дикарей сами себе лица нарезают шрамами, чтобы перепугать до поноса таких новобранцев, как ты, Гнойник? И баргасты, и семаки, и хундрилы, да только всё равно они разбиваются о малазанские легионы.

— А разве легионы не отступают сейчас повсюду?

— Только потому, что Кулак спрятался в своей цитадели и хочет, чтоб они его каждый вечер в кроватку укладывали. Офицеры-аристократы — чего ты ещё ждал-то?

— Может, всё изменится, когда придут подкрепления, — предположил Гнойник. — Ребята из Ашокского полка знают эти края…

— В том-то и беда, — парировал другой. — Если на этот раз мятеж всё-таки начнётся, кто поручится, что они не переметнутся? Могут нам улыбочки на горле нарезать прямо в казарме. Мало того, что «Красные клинки» раскачивают народ на улицах…

Вернулись стражники.

— Так, фенн, теперь — твой черёд. Не шали, тебе же легче будет. Иди. Медленно. Слишком близко не подходи. И уж поверь мне, рудники — это не так и плохо, учитывая альтернативы. Ладно, теперь иди вперёд.

Карса решил, что пока нет причин доставлять солдатам беспокойство.

Они вышли на залитый солнцем двор. Широкий плац окружали толстые, высокие стены. К трём из четырёх стен были пристроены крепкие, приземистые здания. По всей длине четвёртой стены тянулась цепь, к которой были прикованы заключённые. На равном расстоянии друг от друга её удерживали в камне железные штыри. Рядом с хорошо укреплёнными воротами вытянулись ряды колодок, из которых заняты были лишь две — в них теблор увидел Сильгара и Дамиска. На правой лодыжке работорговца поблёскивал браслет медного цвета.

Ни тот, ни другой не подняли взгляда на Карсу, и теблор даже подумывал о том, чтобы закричать и привлечь их внимание; в конце концов он лишь оскалил зубы в ухмылке, глядя на их страдания. Когда стражники подвели урида к шеренге скованных узников, тот повернулся и обратился по-малазански к солдату по имени Джибб:

— Что ждёт работорговца?

От удивления человек резко вздёрнул голову в шлеме. Затем пожал плечами:

— Не решили ещё. Говорит, дома, в Генабакисе, у него много денег.

Карса презрительно ухмыльнулся:

— Значит, он может просто откупиться от своих преступлений.

— Не может — по имперскому праву. Если преступления серьёзные. Может, его просто оштрафуют. Он хоть и торгует живым товаром, а всё же торговец. Всегда лучше их покалывать там, где больней.

— Хватит болтать, Джибб, — прорычал другой стражник.

Они подошли к одному из концов шеренги, где со стены свисали огромные кандалы. И вновь Карса оказался закован в цепи, хотя на этот раз кандалы не причиняли ему боли. Теблор заметил рядом голубоглазого узника.

Солдаты ещё раз проверили все замки и ушли.

Здесь не было тени, в которой можно было укрыться, но через равные промежутки вдоль шеренги выставили вёдра с колодезной водой. Некоторое время Карса продолжал стоять, затем всё же сел, прислонившись спиной к стене, — так же, как и большинство других заключённых. День тянулся медленно, но узники почти не переговаривались. К вечеру тень наконец добралась до них, но облегчение оказалось недолгим, потому что следом за ней явились кусачие мухи.

Когда небо потемнело, голубоглазый узник шевельнулся и тихонько сказал:

— Великан, у меня есть для тебя предложение.

Карса хмыкнул:

— Какое?

— Говорят, на рудниках процветает коррупция, то есть можно выбить себе привилегии, устроиться получше. В таких местах полезно иметь товарища, который прикроет спину, если что. Я предлагаю союз.

Карса поразмышлял об этом, затем кивнул:

— Договорились. Но если попробуешь предать меня, я тебя убью.

— Иной кары за предательство я не знаю, — отозвался человек.

— Я всё сказал, — заявил Карса.

— Хорошо. Я тоже.

Теблор подумал, что неплохо бы узнать, как зовут этого семигородца, но решил, что на это ещё будет много времени. Пока он довольствовался затянувшимся молчанием, которое давало простор мыслям. Похоже, Уругал решительно желал упечь Карсу на эти «отатараловые рудники». Сам урид предпочёл бы более прямое — более простое — странствие, такое, каким его планировали с самого начала малазанцы. Слишком много пропитанных кровью отклонений от курса, Уругал. Хватит.

Опустилась ночь. На плац вышли двое солдат с фонарями. Они ещё раз неспешно прогулялись вдоль шеренги узников, проверяя кандалы, а затем скрылись в казарме. Со своего места Карса видел группу солдат у ворот, и малазанцы выставили по меньшей мере по одному дежурному на каждую стену. Ещё двое вытянулись в карауле перед ступеньками, ведущими в штаб.