Торвальд бросил на теблора взгляд из-под полуприкрытых век:

— Тебе может не понравиться то, что ты узнаешь, Карса.

— Подозреваю, ты прав, Торвальд Ном.

Даруджиец ещё некоторое время разглядывал урида, затем поднялся на ноги и смахнул песок с изорванной туники.

— Хранитель почему-то уверен, что рядом с тобой небезопасно. Он говорит, ты волочешь за собой тысячу невидимых цепей, а создания, прикованные ими, полны яда.

Карса почувствовал, как кровь холодеет в жилах. Торвальд заметил, что выражение лица теблора изменилось, и поднял обе руки:

— Постой! Он просто мимоходом это сказал, ничего серьёзного, друг! Просто советовал мне быть поосторожней рядом с тобой — будто я этого сам не знаю. Ты ведь словно Худов магнит — для своих врагов. В любом случае, Карса, я бы тебе не советовал злить этого парня. С кем ни сравнить, он — самый сильный человек, какого я только встречал, — в том числе сильнее тебя. К тому же, хоть ты и набрался сил, у тебя полдюжины рёбер сломано…

— Довольно слов, Торвальд Ном. Я не собираюсь нападать на Хранителя. Его видение меня тревожит, только и всего. Ибо я сам получил подобное — во снах. Теперь ты понимаешь, почему я должен открыть истину.

— Хорошо, — Торвальд опустил руки и вздохнул: — И всё равно я бы советовал отправляться в Эрлитан. Нам нужны одежда и…

— Хранитель сказал правду: рядом со мной находиться опасно, Торвальд Ном. И скорее всего, станет ещё опаснее. Я пойду с тобой в Эрлитан. Затем прослежу, что ты нашёл себе корабль и смог вернуться к семье. Затем пути наши разойдутся. Но я сохраню в сердце истину нашей дружбы.

Даруджиец ухмыльнулся:

— Значит, на том и порешим. В Эрлитан. Идём, вернёмся в башню и поблагодарим Хранителя за гостеприимство. — Спутники вместе зашагали по тропе. — Не сомневайся, — добавил Торвальд, — что я тоже сохраню в душе истину нашей дружбы, хотя никто в неё, скорее всего, не поверит.

— Почему? — спросил Карса.

— Никогда у меня не получалось заводить друзей. Знакомства, слуг и тому подобное — легко. Но у меня же рот не закрывается…

— И те, кто мог бы стать друзьями, в ужасе бегут. Да. Хорошо их понимаю.

— Ах вот в чём дело! Ты просто хочешь меня забросить на первое попавшееся судно, чтобы избавиться от меня!

— Вот именно, — буркнул Карса.

— Учитывая жалкое состояние моей жизни, это всё логично.

Вскоре, когда они обогнули холм и увидели башню, Карса нахмурился и сказал:

— Всё ещё тяжело обращаться со словами так… легко.

— Все эти разговоры о дружбе вызвали некоторую неловкость. Ты правильно сделал, что её развеял.

— Нет, ибо я скажу вот что: на корабле, когда я висел в цепях у мачты, только ты удерживал меня в этом мире. Без тебя, без твоей бесконечной болтовни, Торвальд Ном, притворное безумие стало бы истинным. Я был военным предводителем теблоров. Во мне нуждались, но сам я не знал нужды. У меня были подчинённые, но не союзники, и лишь теперь я понимаю различие меж ними. Оно огромно. И потому я узнал, каково это — сожалеть и раскаиваться. Байрот Гилд. Дэлум Торд. Даже ратиды, которых я так ослабил. Когда я вернусь на старую тропу, в земли теблоров, мне нужно будет исцелить многие раны. И поэтому, когда ты говоришь, что хочешь вернуться к семье, Торвальд Ном, я понимаю, и сердце моё радуется.

Хранитель сидел на трёхногом табурете у входа в башню. У его ног лежал большой заплечный мешок и пара заткнутых пробками тыкв-горлянок, на стенках тыкв поблёскивали капли. В здоровой руке он держал маленький мешочек, который бросил Торвальду, как только спутники подошли ближе.

Мешочек звякнул, когда даруджиец поймал его. Брови Торвальда взлетели:

— Что?..

— В основном серебряные джакаты, — сказал Хранитель. — Есть и местные монеты, но они все очень высокого номинала, так что лучше не показывать их где попало. Карманники в Эрлитане легендарные.

— Хранитель…

Напанец отмахнулся:

— Слушай, парень. Когда человек организует собственную смерть, приходится планировать всё наперёд. Безвестная жизнь стоит куда дороже, чем ты думаешь. Я опустошил половину арэнской казны за день до того, как трагически утонул. Вы, конечно, можете попытаться меня убить и найти сокровища, только это безнадёжная затея. Так что поблагодарите меня за щедрость и идите своей дорогой.

— Однажды, — заявился Карса, — я вернусь сюда и отплачу тебе сполна.

— За деньги или за сломанные рёбра?

Теблор просто улыбнулся.

Хранитель расхохотался, затем поднялся и скрылся внутри. В следующий миг спутники услышали, как он карабкается наверх по лесам.

Торвальд подобрал мешок, накинул лямки на плечи и протянул одну из тыкв Карсе.

Потом оба зашагали к дороге.

На прибрежной дороге встречались деревеньки: располагались они зачастую с материковой стороны, словно обитателям этих поселений ничего не было нужно от моря. Россыпь глинобитных хижин, хлипкие загоны для скота, козы, собаки… Темнокожие жители, закутанные в просторные, выбеленные солнцем накидки. Затенённые глаза следили за теблором и даруджийцем из дверных проёмов, но больше — никакого движения.

На четвёртый день (и в пятой такой деревне) спутники увидели фургон торговца на пустой рыночной площади, и Торвальд сумел купить за пригоршню серебра старинную саблю — круто изогнутую и с утяжелённым остриём. Торговец предлагал ещё мотки ткани, но готовой одежды у него не нашлось. Вскоре рукоятка меча развалилась на части.

— Нужно резчика найти, — добавил Торвальд, завершив вереницу изысканных и витиеватых проклятий.

Спутники уже некоторое время вновь шли по дороге под палящими лучами солнца. Лес по обе стороны поредел; справа поверх низкого, запылённого подлеска можно было увидеть бирюзовые воды Отатаралового моря, а слева — серовато-коричневые холмы на горизонте.

— И готов поклясться, что торговец понимал малазанский, пусть даже я плохо им владею. Просто отказывался в этом признаваться!

Карса пожал плечами:

— Малазанские солдаты в Генабарисе говорили, что Семь Городов готовы восстать против оккупантов. Поэтому теблоры и не ведут завоеваний. Лучше, чтобы враги сохранили свои земли, тогда можно снова и снова совершать набеги.

— Это не по-имперски, — качая головой, отозвался даруджиец. — Владеть и контролировать — это для некоторых людей два неутолимых желания. Не сомневаюсь, что малазанцы выдумали бессчётные оправдания для своих войн и завоеваний. Хорошо известно, что прежде Семь Городов погрязали в крысиной возне бесконечных мелких распрей и гражданских войн, простой народ страдал и голодал под пятой жирных военачальников и продажных царей-жрецов. Как и то, что после малазанского завоевания разбойники оказались либо прибиты к городским стенам, либо в бегах. И дикие племена больше не приходят с холмов, чтобы принести разор и смерть своим более цивилизованным сородичам. И тирания жречества пала, положив конец вымогательству и человеческим жертвоприношениям. Ну и, разумеется, торговцы никогда не были богаче, а дороги — безопаснее. Так что всё один к одному — земля эта созрела для восстания.