возникнуть в ходе дальнейшего наступления. Поэтому офицеры нашего разведотдела во главе с подполковником Антоновым выехали в соединения для разработки плана предстоящих действий.

Уже через два дня поступила важная информация. Группа разведчиков, которой командовал младший лейтенант С. Воронков, устроила засаду во вражеском тылу. Через дорогу, которая поднималась в гору, они протянули телефонный кабель. Точнее, не протянули, а положили его поперек дороги. Прошел один грузовик, второй… Разведчики терпеливо ждали. Но вот показался мотоциклист. Вот он почти поравнялся с нашими бойцами, искусно замаскировавшимися по обе стороны шоссе. Миг — и кабель уже натянут па высоте чуть больше метра. Срезанный им гитлеровец упал. Скорость была невелика, и он получил лишь легкие ушибы.

Пленный оказался унтер-офицером, он вез из штаба корпуса схему оборонительных сооружений на рубеже, проходящем по реке Дайме. Стоит ли говорить, насколько ценными для нас оказались эти сведения?! Допрос унтер-офицера позволил уточнить интересующие нас детали.

Оборонительные сооружения состояли из пулеметных дотов, наблюдательных пунктов с бронеколпаками и убежищ, соединенных между собой сетью сплошных траншей и ходов сообщения полного профиля. Доты, как сообщил пленный, представляли собой железобетонные сооружения, состоящие из двух частей: жилой и боевой. Гарнизон каждого дота — 15–18 человек. Толщина стен боевого отсека достигала метра. Схема подсказывала, что в среднем на километр фронта приходилось по два таких дота. Оборонительный рубеж лежал за рекой Дайме, которая сама по себе являлась довольно серьезным препятствием. Ширина ее достигала 80 метров, глубина — 3–4 метров.

Все свидетельствовало о том, что противник располагает хорошо подготовленной в инженерном отношении обороной. Но убедились мы и в другом. Гитлеровцы, изрядно потрепанные в предшествующих боях, еще не успели по-настоящему закрепиться на этом рубеже. Об этом говорили донесения многих разведывательных групп. При очередном докладе командующему армией и начальнику штаба я специально подчеркнул мысль о том, что время в данном случае работает против нас.

— Точно подмечено, — согласился со мной генерал И. И. Людников. — Надо начинать.

В ночь на 23 января начался штурм «железобетонных ворот к Кенигсбергу» — так называли немцы укрепленный рубеж на реке Дайме. Едва наши бойцы ступили на лед, как заговорили вражеские доты. Однако их огонь не смог остановить атакующих. Преодолевая глыбы льда, проваливаясь в полыньи, они все же достигли противоположного берега. Завязалась рукопашная схватка во вражеских траншеях. Одновременно штурмовые группы блокировали доты и приступили к их уничтожению. Бой длился всю ночь. К утру наши войска значительно расширили захваченные плацдармы.

К 25 января «железобетонные ворота Кенигсберга» были наконец пробиты мощными ударами наших соединений. Командование 39-й армии получило возможность ввести в прорыв части, имевшие высокую мобильность. Донесения, поступавшие от разведывательных групп, находившихся во вражеском тылу, говорили о том, что гитлеровцам становится все труднее управлять войсками.

Вспоминается в связи с этим допрос пленного майора — командира одной из немецких групп. Он рассказал, что после прорыва укреплений на реке Дайме русские танки оказались в тылу оборонявшихся. Немецкий офицер понял, что оставаться на занимаемом рубеже бессмысленно. Под покровом ночи он решил отвести подчиненные ему подразделения. Но сделать это ему не удалось.

— Повозки беженцев застопорили движение военных машин, — сетовал он. — Какой-то полковник, истерически крича, приказал мне и моим солдатам остановиться и занять оборону. Солдат оставалось совсем мало. Многие ночью разбрелись по лесам. Тем не менее я повиновался. А утром соседний батальон, никого не предупредив, отошел, оголив мне фланг. Я повел солдат к Каймену, но оттуда тоже уже бежали и военные, и гражданские…

Казалось бы, частный эпизод. Но мы видели за ним большее. Беспорядок на дорогах, хаотичный отход войск — все это говорило о том, что следует наращивать темпы наступления. И командование армии делало все возможное для того, чтобы успешно выполнить эту задачу.

В эти дни я оказался свидетелем потрясающего случая, который говорил не просто о жестокости, а раскрывал саму звериную сущность фашизма.

Одно из наших танковых подразделений, преследуя отступавших гитлеровцев, вышло к мосту через реку Дайме. Однако двигаться дальше танкисты не имели возможности. Мост был запружен людьми, спешившими перебраться на западный берег. Если бы это были вражеские солдаты, то решение могло быть только таким: вперед! Но перед машинами находились старики, женщины, дети, многие сотни мирных жителей. И как ни велика была ненависть наших бойцов к фашистской Германии, танки остановились.

И вдруг страшный взрыв потряс окрестные поля. Гитлеровцы взорвали мост. В тот миг я находился неподалеку. Услышав грохот, я приказал водителю повернуть к реке. Трудно описать словами то, что мы увидели. Огромное количество трупов, искалеченных тел было разбросано по берегам, по остаткам настила. Думается, что еще больше людей погибло в водах Дайме. Вот так: не щадить пи чужих, ни своих. Гитлеровцы оставались верпы себе.

Вскоре войска 39, 43 и 11-й гвардейской армий подошли к внешнему оборонительному обводу Кенигсбергской крепости. Противник успел подтянуть свежие силы и, опираясь на полевые и долговременные укрепления, оказывал частям и соединениям упорное сопротивление. Командование нашей армии прилагало все усилия к тому, чтобы выйти к морю западнее города и таким образом отрезать гарнизон от группировки гитлеровцев, ведущей бои на Земландском полуострове, лишить его связи по суше с портом Пиллау.

91-я гвардейская стрелковая дивизия 1 февраля вырвалась вперед, опередив соседей на десять километров. За следующий день гвардейцы продвинулись еще на одиннадцать. Им наконец, удалось выйти на берег Балтийского моря. Когда мы получили донесение об этом, радости нашей не было предела. Однако она оказалась преждевременной. Фашисты не замедлили воспользоваться отставанием соседних соединений. Им удалось окружить дивизию.

Несколько дней продолжались ожесточенные бои. Попытка пробиться к окруженным не увенчалась успехом. Боеприпасы и продовольствие в частях, оказавшихся в кольце, были па исходе. 8 февраля гвардейцы получили приказ: прорываться из окружения.

Сейчас трудно сказать, как это получилось, но фашистам удалось перехватить и расшифровать радиограмму, в которой указывался маршрут отхода. Вражеские части немедленно начали перегруппировку, для того чтобы нанести решающий удар. И опять отличились разведчики. Группа гвардии капитана А. Щербакова своевременно заметила сосредоточение гитлеровских войск на путях отхода и правильно оцепила сущность этого маневра. Благодаря полученной информации гвардии полковник В. И. Кожанов, который командовал дивизией, изменил первоначальный план.

Прорыв дивизии через боевые порядки противника начался в ночь на 9 февраля. Всем пришлось трудно, но в особенно тяжелом положении оказался 227-й гвардейский стрелковый полк. Готовясь к самому худшему, офицеры штаба сожгли наиболее важные документы. Встал вопрос о сохранении полкового Знамени. Кто-то предложил закопать его в лесу: дескать, скоро вернемся сюда. Но