Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ватных ногах я пошла за ними.
Мы долго брели по тропе, пока она не разветвилась. Куда не кинь взгляд, кругом волны холмов, поросшие невысокой мягкой травой, сверкающие на солнце вершинами, влажными от росы. Мы свернули вправо, и начался затяжной спуск. Я нехотя перебирала ногами, окружающие молчали. Со мной общались жестами, показывая, когда и куда свернуть и что и где лучше обойти. И, несмотря на то, что никто не проявлял агрессии, мое предчувствие просто вопило о грозящей опасности.
Ближе к полудню погода изменилась, на смену прохлады пришла духота. Приходилось бесчисленное количество раз взбираться на горы и с них спускаться. Дорога расширилась, появились редкие низкорослые деревья. Мы вновь стали набирать высоту. Казалось, что еще чуть-чуть и снова достигнем низких облаков. Поднявшись на вершину холма, я притормозила. Дальше дорога широкой дугой огибала необъятную долину и вдалеке, наконец-то, появились причудливые крыши домиков.
* * *
Чем ближе мы подходили к поселку, тем сильнее росло мое удивление. Поразили дома. Совершенно ровные небольшие треугольники. На «крыше», что являлась стенами, земля, поросшая меленькой ярко-зеленой травкой. Круглые небольшие окошки над массивной деревянной дверью. Дворов как таковых здесь нет. Но самое необычное– дома кучкуются вокруг места для костра, очерченного кругом из пеньков. Словно цветочки. И сколько их? Даже боюсь предположить, деревня огромная. Между треугольными домами высоко натянуты веревки, на которых сушится одежда и рыба. Значит, и река есть неподалеку. Все люди смуглые, одежда на них присутствует, но ее очень мало, лишь прикрывает самое сокровенное.
Взрослые не обращали на меня никакого внимания, а от детей я ловила любопытные, но недружелюбные взгляды.
Куда я попала? И за что мне все это?
Меня привели к дому, на котором вместо окошка изображен красный крестик. Открыли дверь и втолкнули в сырое прохладное темное помещение. Вот и все. Без лишних слов.
Через открытое маленькое круглое окно земляной крыши света попадало немного, зато дул прохладный ветерок. Пол, как и потолок, обит деревом. В одной широкой комнате лишь стол и лавка. На последнюю я и присела. Ноги устали от долгой ходьбы, поэтому я скинула сапожки и прикрыла глаза.
Я, видимо, задремала. Разбудил скрип открывающейся двери. Приподняв голову со сложенных на столе рук, я посмотрела на вошедшего, но видно было плохо– из дверного проема лился яркий свет.
– Выходить, – раздался звонкий девичий голосок.
Потерев прохладными ладонями лицо, я нехотя встала и натянула сапожки. После темного помещения, глаза не желали открываться. Я с трудом смотрела под ноги. Шли мы недолго.
– Стоять. Здесь. Я доложить о приход.
Стоять, так стоять. Ко мне подошли двое в балахонах.
Ясно, охрана.
Глаза, наконец-то, привыкли к свету. Я стояла перед дверью, на которой изображено солнце. Вот же любители рисовать. Только у них все красной краской… Или кровью?
От догадки тело покрылось мурашками. Фу, ну и гадость!
Дверь приоткрылась, явив на свет высокую девушку с копной кудрявых черных волос и небесно-голубыми глазами. Широкие скулы, высокий лоб, вздернутый носик и тонкие губы. Не красавица, но глаз не оторвать. Из одежды на ней лишь короткая юбка и короткая туника. Зато в ножнах на поясе спрятано явно что-то острое.
Она окинула меня надменным взглядом и отступила, пропуская в дом.
В помещении было темно и душно, от запаха благовоний закружилась голова и к горлу подкатила тошнота, но увидев старуху, сидящую за столом, я взяла себя в руки и попыталась дышать через раз. Она будто сошла со страниц сказок, где играла старую злую ведьму. Маленькая, истощенная, с впалыми щеками, огромными глазами, затянутыми белой поволокой, с белоснежными кудрявыми волосами по плечи. Бабулька застучала крючковатыми пальцами по столу, и я инстинктивно попятилась назад, но толчок в спину дал понять, что назад пути нет.
Старуха что-то пророкотала на своем каркающем языке, показав на стул рядом, и девица звонко сказала:
– Сесть.
С трудом совладав с собой, я подошла к столу и медленно опустилась на стул с высокой спинкой. Переводчица села рядом.
Ведьма снова заговорила, тут же раздался голос девушки, от чего я вздрогнула, судя по лицам, на радость всем.
– Я пожелала, чтобы ты пришла сюда. Сказать имя свое.
– Оливия, – ответила я, уперев взгляд в замызганную столешницу деревянного стола.
– Оливия, – повторила старуха, будто пробуя на вкус. Я подняла на нее глаза.
Она тряхнула головой, жест был до того смешным, что пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться.
– Я говорить не много, но объяснить, а ты слушай. Это причина, – перевела девушка.
Я пожала плечами. Будто у меня есть выбор не слушать.
– У всего есть жизнь, – заговорили они, – у звезды, у растений, у животных, у рек, у камней, у дорог, у деревень. Жизнь– течение реки. Река, как младенец, начинать жить с капли. Она растет, развивается, опускается, поднимается, но неизменно ее жизнь прервется. Придет смерть, но смерть бывает разной. Иногда она– начало новой жизни, а иногда большая точка. Река не может течь спокойно, порой в ее воды попадают камни– препятствия. Вода их огибает, как бы тяжело это не даваться. А бывают препятствия пострашнее– например, засуха. Засуха– убивать реку. Ставить точка, большая точка. Я– помогать убирать препятствия, иногда– создавать. Но ты– засуха.
Мои руки, которые я зачем-то положила на стол, стали мелко дрожать, и я поспешно их спрятала. Не хотелось показывать насколько стало страшно. Насколько понятно, что хочет от меня эта старуха.
– Засуха для многих рек, – сказала она, будто зачитав приговор. – Да, реки все равно умирать, но, когда придет время. Я уничтожить несвоевременная засуха.
Я крепко, до боли, сжала кулаки. Не позволю увидеть свой страх.
– Твое появление увидеть давно. Я готовилась. Ты пришла. Это не просто так, надо остановить засуха.
– А что, если вы ошибаетесь? – спросила я, посмотрев в страшные глаза ведьмы. – Что, если вы увидели меня для чего-то другого?
– В тебе говорит страх. Я его не видеть, но знаю. Гадать и искать причину засуха– трата время. Ты– смерть, я обыграть смерть. В тебе есть тайна, я не буду гадать, – фыркнула старая, – иду коротким путем. Ты умереть на рассвете, когда первый луч прорезать небо. Я это вижу.
Она прикрыла глаза.
– Да, – протянула ведьма. – Белое платье, столб и огонь. Ветер раздует твои кудри, скроет тьма. Я не видеть, что есть тьма. Но думаю, для тебя это смерть, засуха.
Во мне все протестовало против ее слов. Хотелось вскочить, стукнуть по столу и высказать все, что я думаю о ерунде, которую она несет. Но бесполезно. Не знаю, главная она тут или нет, но уверена, ее слово– закон. Они сделают все, что скажет эта ведьма.