От вони с непривычки слезились глаза.

Этот район давно порывались снести, сровнять с землей, выжечь «рассадник инфекции и гнездо порока» – так заявляли местные власти время от времени.

Но свалка все разрасталась и крепче вгрызалась в землю корнями перекрученной арматуры, осями старых машин.

Сколько трупов здесь сгинуло без следа…

Никому ни до кого не было дела. Люди приходили, уходили, умирали целыми семьями от болезней, вызванных заразой, которой тут было полно, убивали друг друга и хоронили тут же под гнилыми ящиками и отбросами.

Крысы бродили по свалке. Каждый на своем участке. Тощие, покрытые десятилетними слоями коросты, с босыми ногами, изъеденными грибком и скрученными жесткими артритами. Скособоченные и передвигающиеся точно крабы. Хотя иногда среди больных и уродливых физиономий вдруг появлялись удивительной гармоничности лица с правильными чертами и ясными глазами. Но эти проблески неуместной красоты гасли так же быстро, как и возникали. Умирали, были проданы для развлечений или корежились от болезни.

Жители помоечных трущоб сортировали мусор, отбирая то, что можно продать. Женщины мыли стекло и пластик в зловонном ручейке, пересекающем гигантскую свалку. Дети складывали годное на просушку. Сгребали в мешки кости, выбирая еще пригодные в пищу куски. Мужчины рылись в новых завалах отбросов, отгоняя диких собак длинными палками с крючьями на конце.

Антэй видел, и не раз, как эти же орудия применялись для драк с конкурентами и какие страшные, рваные раны они оставляют.

Возле лачуг, сложенных из ящиков, возвышались горы тряпья, драной обуви, штабели пластиковых бутылок и прочие богатства.

На маленьких костерках готовили пищу. И от каждого котелка долетал свой собственный сложный аромат с особыми нотками вони.

Антэй ловил на себе цепкие взгляды. Но его не окликали, не останавливали. Идет человек – значит, надо. Не выберется – сам виноват.

Пробежали дети. Немытые, оборванные и злобные, как дикие зверьки. Один, самый старший, нес на палке череп с обрывками иссохшей плоти. Остальные неслись за ним, весело улюлюкая и хохоча.

Женщины, навьюченные словно ослы, волокли на себе мешки, согнувшись до земли. Две беззубые старухи визгливо ругались над трупом собаки.

Где-то горело. Черный дым то закрывал собой все небо, то стлался по земле.

Место, куда торопился Антэй, находилось в самом центре этой зловонной паутины, в сердце запутанного лабиринта. Когда-то здесь стояли каменные дома. Их разрушили во время давнего военного конфликта, жителей вырезали. И теперь древний мрамор, покрытый многовековой грязью, превратился в такой же хлам, как и все, к чему прикасались щупальца вечной свалки.

Антэй безошибочно нашел нужный ход среди руин, протиснулся сквозь щель в «заборе» из ржавых бочек, аккуратно прошел по битому кирпичу, перемешанному с ржавыми шипами, и миновал ловушку, устроенную перед самым входом.

Дверь, сколоченная из черных рассохшихся досок, открылась, когда он потянул за веревку, поднимающую засов с той стороны.

Единственная комната убогого жилища оказалась пуста.

Здесь стоял топчан, застеленный старым одеялом, на удивление чистым. На полке, занавешенной тряпкой, притаились обрезанные донышки пластиковых бутылок, которые использовались вместо стаканов, и помятый металлический чайник.

Антэй уверенно направился в дальний темный угол за скособоченным столом, наклонился, запустил пальцы в щель, пересекающую квадрат пола, поднял и отодвинул деревянный щит. Опустился на колени, заглянул в глубокую дыру.

Он был там.

Лежал в тесной, как гроб, норе. Руки сложены на животе, словно у покойника, глаза закрыты, лицо под слоем грязи бледное и спокойное.

Антэй улыбнулся, снял часы и аккуратно положил их на грудь спящего. Опустил крышку обратно и стал ждать.

Как он и думал, это ожидание продлилось недолго. Послышалось приглушенное ругательство, стук, скрип. Крышка поползла вбок. Сначала из трещины показались две руки, потом, когда дыра расширилась, голова с нелепой повязкой из замызганной синей тряпки, затем плечи, и наконец выбрался сам хозяин лачуги.

– Это что?! – рявкнул он, держа часы двумя пальцами, словно дохлую гадюку. Впрочем, нет, гадюку он держал бы с большим интересом. – Откуда это у тебя? И кому сказано днем не приходить? Я предупреждал, чтобы ты являлся сюда только ночью!

– Я тоже рад тебя видеть, Мусорщик, – улыбнулся Антэй, глядя в светло-серые бешеные глаза.

– Ну да, – произнес тот на тон ниже. – Нормально добрался?

– Слежки не было.

Он совсем не изменился за эти девять лет, может только добавилось серых прядей в длинную косматую гриву. Высокий, худой, жилистый, загорелый дочерна. Одетый в бурую хламиду, босиком.

– Так что это? – повторил Мусорщик, покачивая часами перед носом Антэя, словно на сеансе гипноза.

– Ты мне скажи.

– Подарок с сюрпризом, – буркнул тот, выдвинул из-под стола расшатанный стул, сел на него, запустил руку в свою повязку, вытащил из нее тонкую стальную булавку и принялся ковырять одно из звеньев браслета.

– Если ты его поцарапаешь, я не смогу продать их за обещанную цену, – заметил Антэй, следя за проворными пальцами.

– Угу, – пробормотал Мусорщик, увлеченный своим занятием. – Обратись в магазин дэймосов, там тебе дадут сертификат качества.

Металлическая полоска отщелкнулась, и под ней в крошечной ячейке обнаружился тонкий клочок серой бумаги.

– Что это? – Антэй невольно подался вперед.

Кончик стальной булавки подцепил почти прозрачный обрывок и вытащил наружу. Мусорщик поднес его к самому своему носу, внимательно осмотрел, едва ли не обнюхал, и вынес вердикт:

– Кожа. Старая и высохшая. Человеческая.

– Оригинально, – усмехнулся Антэй.

– Да, верхний слой эпидермиса мертвеца, что может быть оригинальнее…

– И… зачем?

– Попытка блокировать твой мир снов. – Мусорщик откинулся на спинку стула, так что тот встал на две задние ножки, и принялся покачиваться на нем, держа равновесие.

– И как, успешно?

– Ты зачем пришел? – задал тот встречный вопрос. – Рассказывай.

– Я был на очередной вечеринке. И беседовал с Инсаром Кайсом. Вернее, он беседовал со мной…

Антэй подробно передал все детали краткого монолога богатого александрийца.

– Он говорил, есть люди, которые желают войны внутри страны, поддерживают конфликт деньгами, раздувают его, не давая затухнуть. Яман Ракин, Аттик Нуман, Виргин Азам, вот имена, которые он успел назвать, прежде чем спохватился и замолчал. А потом я видел его в компании Баяна Ахда и еще одного странного типа. Тот подсунул мне на подпись фотографию. И видок у Инсара был прямо-таки похоронный. А сегодня его нашли мертвым….Вряд ли это произошло оттого, что он решил почистить свой кинжал, но случайно порезался.