или общественных работ, но технически это была судимость, поэтому я заплатил штраф (меньше, чем стоил костюм!) и теперь пожизненно считаюсь преступником в их стране, так что по сей день должен ставить галочку в маленьком квадратике рядом с надписью: «БЫЛИ ЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ ОСУЖДЕНЫ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ В АВСТРАЛИИ?» И каждый раз, когда я передаю сотруднику иммиграционной службы свою форму, они щелкают маленьким переключателем под столом, который загорается красным светом, сигнализируя их начальнику прийти им на помощь. И каждый раз, когда я объясняю свое преступление этому начальнику, они смеются и говорят: «А, точно! Я это помню!»

Я ЛЕГКО ОТДЕЛАЛСЯ, НАВЕРНОЕ. МОЕ НАСТОЯЩЕЕ НАКАЗАНИЕ? ПОЗОР НА ВСЮ ЖИЗНЬ.

Если бы только я использовал свои экстрасенсорные способности той ночью на шоссе, дрожа в толстовке под дождем, медленно приближаясь к пункту проверки на трезвость, мне не пришлось бы отвечать за это постыдное преступление долгие годы. Я заплатил за это недорого… Но после той встречи с экстрасенсом в Сиднее иногда смотрю вниз, чтобы увидеть ту мощную голубую ауру, которая вроде как исходит от моих мозолистых рук, и задумываюсь, поможет ли она мне когда-нибудь. Хотя, даже со всеми своими предполагаемыми суперспособностями, я все равно всегда выберу, чтобы жизнь шла своим чередом. Ведь жизнь — это путешествие, куда лучше отправляться без карты, в которую можно подсмотреть, когда заблудишься.

Жизнь набирала обороты

«Сколько вам лет?» — слегка озадаченно спросил меня врач.

«Мне сорок», — нервно ответил я.

«И на что вы жалуетесь?» — поинтересовался он.

«У меня боль в груди, и мне кажется, что я умираю, черт возьми!» — выпалил я в панике.

Мы сидели перед мониторами с результатами компьютерной томографии в Седарс-Синайском медицинском центре в Лос-Анджелесе, где я только что полчаса лежал совершенно неподвижно в вызывающей приступ клаустрофобии трубе. Врач рассматривал размытые цифровые изображения на экране, пытаясь найти какие-то тромбы или отложения в артериях и камерах моего напряженного сердца. Я сидел рядом с ним, нервно потирая вспотевшие руки, с тревогой ожидая смертельного диагноза, пока он минуту или две внимательно изучал, казалось бы, совершенно нечитаемые черно-белые картинки, а затем откинулся на спинку стула.

«Хммм… Не вижу ничего примечательного… Вы нервничали в последнее время?»

«Если бы он только знал!» — подумал я. Я чуть не упал со стула от смеха после его вопроса, но взял себя в руки:

«Эээ, да… Немного», — вежливо ответил я и усмехнулся.

«Вы достаточно спите?»

«Ну, может, часа три-четыре за ночь», — осторожно ответил я, хотя, по правде говоря, даже это преувеличение.

Он задал еще один вопрос: «Вы пьете много кофе?» Бинго!

«А что вы имеете в виду под много кофе?..» — спросил я, зная, что количество потребляемого мной кофеина, вероятно, заставит Хуана Вальдеса[57] схватить своего осла и бежать в горы Колумбии. Стыдно признаться, сколько кофе я пью за день. Я опасался, что врач поместит меня прямиком в психушку и отправит в смирительной рубашке на ближайшее собрание Анонимных Кофеманов. Недавно я осознал эту зависимость, поняв, что, возможно, пять кувшинов кофе в день — немного перебор, но до сих пор я не осознавал последствий. К сожалению, я такой человек. Я никогда не могу остановиться. Не просто так я до сих пор никогда не употреблял кокаин: в глубине души я знаю, что, если бы я употреблял кокаин так же, как пью кофе, я бы уже каждое утро сосал члены на автобусной остановке за пару граммов.

Кофе. Даже когда я просто пишу это слово, я уже хочу его выпить. Горячий, холодный, спешалти, кофе с заправки, свежесваренный, гуща на донышке, растворимый, из френч-пресса… скажем так, я не гурман, мне просто нужен эффект. Я максимально далек от того, чтобы быть кофейным снобом (этот претенциозный культ внушает мне отвращение), поэтому я выпью все, что окажется в пределах досягаемости. От Dunkin’ Donuts до самых дорогих в мире бобов, которые собирают из навоза диких циветт в Юго-Восточной Азии, — я пил все виды, и пью я его по одной и только одной причине: чтобы получить кайф.

Но в тот день в больницу меня отправил не только кофе. Жизнь набирала обороты.

2009 год был знаменательным. Все началось с вечеринки по случаю моего сорокалетия, проходившей в тематическом средневековом ресторане Medieval Times в Анахайме, штат Калифорния, гигантском манеже для лошадей, где вы смотрите, как фальшивые рыцари с фальшивым английским акцентом соревнуются, пока вы голыми руками едите жирные индюшачьи ножки и пьете пиво из сверкающих кубков. Навсегда увековеченное в величайшем фильме Джима Керри «Кабельщик», это место отлично подходит для самого абсурдного, уморительно веселого и совершенно неловкого обеда, но, очевидно, не для того, чтобы взрослый мужчина праздновал там очередной день рождения, чего я не осознавал, пока голос фальшивого короля не прогремел на весь зал с несколькими объявлениями: «Дамы и господа, сегодня у нас несколько дней рождения! Эдди исполняется семь лет! Томми исполняется десять! И Дэйву исполняется… сорок???»

Как и всегда, я упиваюсь абсурдностью всего этого и наслаждаюсь каждым странным моментом, так что может быть лучше, чем собрать 150 моих самых близких друзей в секции «Синий рыцарь», пьяно подбадривающих благородного рыцаря, моля о кровожадном убийстве. И разве может быть лучший момент для создания группы, ведь именно в этот вечер я представил басиста Led Zeppelin, Джона Пола Джонса, своему старому другу Джошу Хомму, чтобы начать наш новый, совершенно секретный проект Them Crooked Vultures.

Я познакомился с Джошем в начале 90-х, когда он играл на гитаре в одной из моих любимых групп всех времен, Kyuss. Впоследствии мы много лет вместе гастролировали по миру с его группой Queens of the Stone Age, к которой я даже на какое-то время присоединился, участвуя в записи их альбома Songs for the Deaf и сыграв с ними одни из самых ярких концертов за всю мою жизнь. У Джоша есть какая-то удивительная магическая способность, действительно одна на миллион, и всякий раз, когда мы играли вместе, результат всегда был гипнотический, музыка без усилий перетекала, никогда не теряя своего плотного узора. На сцене мы импровизировали, как старые друзья, которые заканчивают друг