Лита достала из пакета штанишки – для малыша они были великоваты.

– Родни из них вырос, вот я и подумала, что они пригодятся малышу Уильяму. – Она огляделась. – Где он? Где Мэри Элла?

– Спят, наверное. Худо ей, Лита.

Я рассказала Лите про последний приезд миссис Форрестер. Я уже не знала, кого обвинять – миссис Веркмен, все это натворившую, или саму миссис Форрестер, открывшую Мэри Элле глаза. Я была зла на обеих. Мэри Элла в последние дни была совсем плоха. День-деньской лежала в постели или сидела в качалке, то прижимая к себе малыша Уильяма, а то и одна.

– Совсем не разговаривает, – пожаловалась я Лите.

Мэри Элла была вообще не мастерица болтать, а теперь и вовсе умолкла, спряталась в себя, как улитка в панцирь. Дома она, как обычно, не отходила от малыша Уильяма, но почти каждый вечер уходила бродить. И уже не брала с собой мой противозачаточный гель. Последние два года я ужасно боялась, что она опять родит, а теперь знала, что страхи были напрасными. Она не забывала таскать домой корзины объедков от Гардинеров, но я опасалась, что рано или поздно это выпадет у нее из головы, и тогда идти клянчить придется мне… Нет, я этого никогда не сделала бы.

Мне хотелось попросить Литу не подпускать к Мэри Элле Эли, но зачем это теперь? Забеременеть она больше не могла, а в пропащие ее и так уже давно записали. В последнее время и на меня скорее всего тоже махнули рукой.

– Знаешь, Айви, почему я отправила Шину на Север? – спросила Айви, разглядывая маленькие штанишки.

Я покачала головой. С отъезда Шины прошло уже пять лет, я ее почти не помнила.

– Потому и отправила, что миссис Веркмен заговорила о том, чтобы сделать ей эту операцию. Ее она тоже объявила слабоумной. – Лита развернула штанишки и разгладила их у себя на коленях. Она нежно водила по ним ладонью; я догадывалась, что она их не видит, хотя глаз с них не спускает. Наверное, свою Шину вспоминала. – Если она слабоумная, то разве могла бы сейчас учиться в колледже?

Я покачала головой.

– Ерунда какая-то!

– То-то и оно. Никак не могла бы. Я ее спровадила, потому что она либо забеременела бы, либо нарвалась на операцию. Одно из двух, третьего не дано. Они болтают, что сначала нужно разрешение, но когда одна женщина в церкви отказалась подписать бумажки, ее пригрозили снять с пособия. Вот мне и пришлось ее отослать.

– Правильно сделали, – сказала я.

– Айви! – донесся из кухни крик Нонни. – Хочешь, чтобы я одна здесь возилась?

– Я пойду, – сказала Лита. – А ты выпей чаек.

– Мне больше нравится с сахаром, – сказала я.

– Ну и хорошо.

Едва мы с Литой переступили порог кухни, как снаружи раздался дикий рев. От таких звуков сердце может разорваться.

– Что такое?! – Нонни завозилась, вставая, но мы с Литой уже выскочили из дома.

Малыш Уильям стоял, держась за ступеньку крыльца, с широко разинутым ртом и ревел что было мочи.

– Что случилось, малыш Уильям? – Я сбежала по ступенькам. – Я думала, вы с мамой спите…

– Что у него вокруг рта? – спросила Лита.

– Нет!!! – Его ротик был выпачкан синим. – Это же таблетки Нонни для анализов! – Я схватила его и поволокла к насосу на террасе. Там я стала качать воду и мыть ему рот. На губах у него уже появились пузыри. – Ты их жрал, что ли? – заорала я.

– Сколько штук было в коробке? – спросила Лита, подбирая с земли таблетки.

– Не знаю!

– Вот эту он, похоже, лизал.

– Что у вас тут творится? – спросила Нонни, выползшая из-за двери-сетки.

– Он добрался до твоих таблеток для анализов! – кричу. – Ты не убрала их на полку!

Оставалось надеяться, что он ни одной не проглотил. Я попыталась заглянуть ему в рот – вдруг он запихал таблетки за щеку, про запас, но он надрывался криком и вырывался, поэтому я не смогла ничего разглядеть.

– Как раз убрала, – возразила Нонни. – Кажется…

– Ты забыла! Качай лучше воду.

Она принялась качать, и малыш Уильям чуть не захлебнулся от моих попыток вымыть ему рот.

– Ему надо в больницу, – сказала Лита. – Я скажу Дэвисону, чтобы он вас отвез. Захвати с собой таблетки. – Она сунула их в карман моего платья – туда, где лежала записка Генри Аллена. – Я мигом!

И она исчезла в лесу.

Я не успела подумать о том, как это для меня плохо – ехать в машине с Гардинером-старшим. Я посадила малыша Уильяма на крыльцо. Он по-прежнему рыдал, в уголках его рта надулись пузыри.

– Приведу-ка я Мэри Эллу, – сказала Нонни, рванув на себя дверь. – Я думала, она за ним следит. Думала, что убрала таблетки…

Дальше я не расслышала из-за ора малыша Уильяма. Я прижала его к себе в страхе, что мы его погубили.

В этот раз даже Мэри Элле не удалось его успокоить. Гардинер повез нас в больницу. Я хотела взять с собой Литу, но ее в больницу для белых не пустили бы, к тому же ей пора было домой, к сыновьям. Мэри Элла и Нонни сидели сзади с малышом Уильямом, который ни на мгновение не умолкал с той минуты, когда мы с Литой нашли его во дворе. Я ехала впереди, с водителем; я все бы отдала, чтобы это был не Гардинер, но это был, конечно, он.

Никто ни слова не проронил. Мы друг друга все равно не услышали бы. В приемном отделении Гардинер сказал медсестре: «За мальчишкой нет присмотра». Медсестра увела Мэри Эллу и Нонни, вертевшую в руках коробку с таблетками, в другую палату, откуда теперь доносился плач Уильяма, а меня не пустила – места, сказала, не хватит. Пришлось мне остаться ждать на пару с Гардинером. Мы сидели рядышком, и записка Генри Аллена в кармане жгла мне бедро.

Мы долго смотрели прямо перед собой, как будто были незнакомы. Наконец он вымолвил:

– Не смей портить моему сыну жизнь, Айви.

Я хотела отсесть, но не сделала этого – помнила, что у него в руках вся наша жизнь. Поэтому я осталась молча сидеть с ним рядом; через некоторое время он встал и заговорил с сотрудницей, записывавшей пациентов. Она куда-то его повела – может, в туалет? Вернувшись, он снова сел. Так прошел час, потом второй. Представив, что там вытворяют с малышом Уильямом, я заплакала. Гардинер сунул мне свой носовой платок, но ничего не сказал.

А потом он вдруг встал, и я поняла почему. Миссис Форрестер! И полицейский с ней рядом. Она увидела нас, и мы сошлись посередине комнаты.

– Как он? – спросила она. Одного ее прикосновения к моей руке оказалось достаточно, чтобы вернулось прежнее мое к ней хорошее отношение.

– Мы ничего не знаем, – ответил мистер Гардинер.

Она кивнула и посмотрела на сотрудницу за стойкой.

– Сейчас я попытаюсь что-нибудь выяснить.

Мне не хотелось от нее отходить, но Гардинер взял меня за руку и отвел на прежнее место. Сотрудница, выслушав миссис Форрестер, встала и повела ее и полицейского куда-то по коридору.