– Ну, голубчик, что скажете?

– Невероятно!

– То-то же! Три тысячи семнадцать экземпляров и, заметьте, ни одной повторяющейся! Ни одной! Пятьдесят девять лет собирал, а вы говорите… Значит, послезавтра за океан?

Кафкин кивнул.

– Ну, дело ваше. Так что вас конкретно интересует? Виды, анатомия, места обитания? И, голубчик, если не секрет, откуда такой интерес? Мне, впрочем, сказали, чтобы я не задавал лишних вопросов.

– Просто срочно необходимо решить одну проблему.

– И только-то, – ухмыльнулся Эйнгорн, отчего борода его разошлась в разные стороны. – Ладно, молодой человек, не буду пытать вас дыбой и «испанским сапогом». Секреты! Государственные тайны! Бог с ними. Так чем же я могу помочь?

– Мне нужна информация о бабочках. Давайте представим себе, что я, скажем, обычный любитель. Не ученый, не академик. Научно-популярные сведения.

– Ну, хорошо! – понимающе кивнул Эйнгорн. – Пойдем с самого начала, тем более что, если что-то упущу, найдете в книгах. Присаживайтесь.

Кафкин сел в предложенное кресло, а профессор огладил привычным жестом бороду и, прохаживаясь вдоль стеллажей, начал речь:

– Итак, бабочки, или, говоря по-научному, отряд лепидоптера. Так сказать, чешуекрылые. Известно около двухсот тысяч видов бабочек. Кстати, название «чешуекрылые» происходит от того, что их крылья, а также тело и ножки, покрыты микроскопическими чешуйками. Полагаю, размер чешуек для вас неважен?

Кафкин отрицательно качнул головой. Держа в руках видеокамеру, он удобно устроился в глубоком кресле и с благодушным интересом наблюдал за старым ученым.

– Очень хорошо, – продолжил Эйнгорн. – Бабочки появились сравнительно недавно – в начале третичного периода, одновременно с первыми цветковыми растениями. Они живут по всей планете везде, за исключением Антарктиды.

Тут снова «нахлынуло» на Кафкина. Нахлынуло и отпустило. Лекция профессора продолжалась, время от времени прерываемая отдельными вопросами майора. Он не только слушал, но и снимал Эйнгорна.

Чем дальше, тем больше Кафкин удивлялся тому, какой интересный и необъятный мир был скрыт от него. Он узнал о совке тизании-агриппе, самой большой бабочке земли, размах крыльев которой доходит до тридцати двух сантиметров. О геркулесе и атласе, площадь крыльев которых может достигать трехсот квадратных сантиметров. О шелкопрядах и шелковичных червях, о махаонах и капустницах, о репейницах, чьи стаи в два-три триллиона особей летят из Африки в Европу через Средиземное море…

– Бабочки! – кричал вошедший в экстаз Эйнгорн, тыча пальцем в стеклянные ящички на стеллажах. – Да знаете ли вы, что, не будь их, прервалась бы, говоря словами Шекспира, связь времен?! Если бы не они, мир никогда не увидел бы красоты цветов и плодовых деревьев.

– А как же пчелы? – робко пытался встревать Кафкин. – Я слышал, что именно они помогают сельскому хозяйству?

– Тогда ступайте к пчеловодам! – непонятно отчего разозлился профессор и продолжил нескончаемую песню о бабочках: – Вот, смотрите, какая, извините за выражение, пчела сравнится с этим великолепным экземпляром геликониды?

Кафкин послушно направлял объектив видеокамеры на ящичек, под стеклом которого во всей красе лежала черно-желто-белая красавица.

– Или вот, обратите внимание на эту уранию! Какие переходы зеленого в черный и – перламутровый! А эти желтые и синие пятна?!

Наконец, когда было около девяти вечера, Кафкин стал прощаться. На видеопленке были зафиксированы многочисленные профессорские бабочки, а кроме того, Эйнгорн укладывал в объемистую сумку Кафкина книги и альбомы с информацией о прекрасных чешуекрылых. Голова майора была переполнена сведениями о семействах, привычках и образе жизни самых разнообразных крылатых тварях отряда лепидоптера. На осмысление всего этого у него еще было время.

Огромная серебристая птица летела, оставляя за собой четыре длинных, медленно тающих струи. Солнце, что гналось за ней, вырвалось вперед и теперь заходящими лучами багряно освещало ревущего исполина снизу. Сзади широким фронтом надвигалась ночь, но впереди еще можно было хорошо рассмотреть бескрайнюю синезеленую равнину, в которой тонула, и все никак не могла утонуть, золотая солнечная дорожка.

Григорий Кафкин, по паспорту обозначенный Михаилом Юрьевичем Раскольниковым – в гриме, парике, с искусно наращенным «пивным» животом, – разительно внешне отличался от обычного своего образа. На театральные меры Службе «00» пришлось пойти ввиду срочности операции, поскольку Курт Гальдер собирался в кратчайший срок приобрести остров Омаров и отбыть на него. Если это случится, потом будет невероятно сложно подобраться к нему поближе. Итак, «Раскольников» с коллегой вылетел в Нассау, где его уже ждал британский паспорт на имя Виктора Мак-кэя. Разумеется, было приготовлено и все остальное, что было необходимо иметь англичанину, получившему наследство на Ямайке. Нассау был лишь перевалочным пунктом, откуда можно попасть на Ямайку, не вызывая подозрений.

Кафкин отвернулся от иллюминатора и посмотрел на соседа. Андрей Афанасов спал беззаботным сном хорошо потрудившегося и заслужившего отдых человека. Его добродушное лицо уткнулось подбородком в могучую грудь, средь пышных волос которой мерцала толстая желтая цепь. Он был спокоен, как всегда. Впрочем, если разобраться, у него и не было особых причин для волнений, поскольку роль, ему уготованная, была достаточно проста. Он был лишь связником и помощником Кафкина, и главной задачей его было раз в сутки выходить с патроном на связь, чтобы убедиться, что все в порядке. После чего следовало звонить в Москву.

А все остальное время ему полагалось изображать из себя «нового русского» среди толстомордых нуворишей из России: валяться на пляже, кататься на водных лыжах, ездить на рыбалку и посещать бары и дискотеки. Для матерого оперативника, привыкшего к рискованным операциям и не раз стоявшего в полушаге от смерти, это означало билет в рай.

Солнце скрылось в водяной пучине. Самолет дрогнул и стал делать плавный разворот. Вскоре в ушах возникло знакомое покалывание и началось снижение.

– Дамы и господа! – на английском произнес из динамиков мягкий женский голос. – Наш самолет начинает посадку в аэропорту города Нассау. Добро пожаловать на Багамские острова. Пожалуйста, пристегните ремни. Благодарю за внимание!

Кафкин толкнул Афанасова в бок:

– Просыпайся!

В креслах завозились пассажиры, послышались голоса, детский писк.

– Что, подлетаем? – Афанасов протирал заспанные глаза.

– Да, скоро посадка.

В иллюминаторе были видны в темноте слабые желтые точки. Они постепенно разрастались, становились ярче. Чем ниже спускался самолет, тем больше огней возникало за стеклом, и вскоре они выложились в гигантский световой узор. Еще один легкий толчок дал понять путешественникам, что шасси выпущены и до остановки остаются считаные минуты.