— Я в районной больнице?

— Что? — кажется, она меня не понимает. — Да нет же! В областной.

— В областной? Меня сюда перевезли?

— Нет-нет. Я расскажу, что слышала, а потом пойду звать врача. К вам очень быстро после ДТП приехала скорая из районной больницы, оказали первую помощь, но сразу сказали, что вам нужна операция в городе. И за вами тут же прислали вертолет санавиации. Представляете, как повезло? Еще и смена у нас была лучшего хирурга, так что вас сразу собрали и залатали.

— Вертолет… санавиации?

— Я слышала, что это организовал лично глава МЧС.

— Дядя Андрей…

— Ну вот, кому генерал, а кому и дядя Андрей. Повезло вам, Женя. Правда, очень повезло. Ну ладно, я за врачом.

Правда вот, позвать врача она не успевает, потому что в палату врывается Самойленко. Реально врывается, и я не успеваю понять, как он оказывается на корточках у моей кровати, как моя здоровая правая рука попадает в его руки, почему по его щеке вдруг катится едва заметная слезинка, а мои глаза тоже синхронно заполняются слезами. Я знаю — все то, о чем говорила сейчас медсестра, сделал для меня он, едва узнав об аварии. Сколько прошло часов или дней? Счет времени я давно потеряла. Но я точно знаю, что человек, которого я люблю всю свою жизнь, даже если когда-то пыталась это отрицать, сейчас сидит рядом, сжимая мою ладонь, и плачет, потому что я жива. Потому что мог меня потерять, но спас.

— Жека… Больше никогда так не пугай, — он освобождает одну руку и смахивает предательскую слезу, заставляя себя дальше держаться при мне. — Не вздумай даже. Больше никуда не отпущу и буду лично следить, поняла?

— Ян… Спасибо…

— Не мне, а бате надо говорить спасибо.

— Нет, тебе. Это все благодаря тебе.

— Какая теперь разница? С тобой все будет хорошо, это гораздо важнее.

Кажется, мои подсохшие было слезы начинают литься с новой силой.

— Ян, но зачем я тебе такая нужна? Меня выгонят из театра, я теперь долго не смогу выйти не сцену, у меня куча проблем, а главная — я больше не могу иметь детей.

Он напрягается, это заметно, но быстро берет себя в руки, словно я сообщила что-то совсем обычное.

— Ты уверена?

— Я была у разных врачей, и все в одну душу говорят одно и то же.

— Они — врачи, а есть еще кое-что посильнее их, — он кивает на потолок, имея в виду небо. — Оно тебя спасало, и только ему решать, что будет с тобой. Но даже если ты не сможешь, Жень, это ничего не меняет. Я люблю тебя. Любую. Давай поженимся?

— Ты сейчас серьезно?

— Конечно. Как только ты поправишься. А какого еще знака свыше ждать? Я их достаточно увидел. Больше не хочу тебя терять, отпускать, больше не сомневаюсь.

— Ян, только один вопрос. А можно… оставить фамилию отца?

Закусив губу, Ян раздумывает, но не слишком долго. Я знаю, что любой парень хотел бы, чтобы его жена носила его же фамилию, но думаю, он поймет.

— Если ты так захочешь, то да, Жень. Выбор будет за тобой, у тебя есть время подумать. А сейчас надо выздоравливать и приходить в себя.

— Молодой человек, вам пора, — нашу идиллию нарушает медсестра.

— Иду, — говорит Ян, а сам не может оторваться от меня.

Я верю, что теперь так будет всегда. Вместе и не отрываясь.

* * *

Все то время, что я находилась в больнице и затем дома на постельном режиме, Ян был со мной. Он взял себе отпуск, а когда положенные дни закончились, работал из дома, фактически поселившись у моей мамы, чтобы постоянно быть рядом. Мы провели вместе так много времени, что, кажется, пытались наверстать упущенные по моей вине годы. Ян делал для меня все, что только мог, и я снова вспомнила, что значит жить по-настоящему. Даже будучи забинтованной и перевязанной, побитой и склеенной заново, я чувствовала себя максимально живой. Я знала, что люблю, а меня любят… не хочется говорить «в ответ». У нас нет первого и ответного, у нас одно на двоих.

Когда меня, наконец-то, избавляют от бинтов и гипса, я могу дышать полной грудью. Мне теперь нестрашно выходить из дома и оставаться одной без присмотра Яна и мамы. Правда, не сказать, чтобы Самойленко меня хоть куда-то отпускает в одиночестве. Мы почти сразу, как это становится возможным, собираем мои вещи и уезжаем в Москву, потому что Ян больше не может отнекиваться на работе и решать задачи удаленно, да и мне нужно брать себя в руки и искать новую работу. Очевидно же, что проситься к Макару обратно я не буду после всего, что произошло. Самое обидное и вместе с тем уже давно очевидное — никто из моих коллег, за исключением одной лишь Наташи, не интересовался моим состоянием и самочувствием, но меня уже мало это волнует. Ян гораздо важнее их всех вместе взятых. В сотню, а то и в тысячу раз важнее.

И когда мы вместе переступаем порог моей квартиры, где он был лишь единожды, меня накрывает воспоминаниями. Как он приехал в тот вечер, хотя говорила не приезжать, как сидел со мной, заставлял поесть и выпить лекарство, какой неподдельный страх за мою жизнь отражался в его глазах. Наверное, та ночь изменила все. Больше не было шансов притворяться перед самой собой и врать себе. Да и зачем врать, если я его люблю?

Мы ведем себя, как влюбленные малолетки, словно откатились лет на пять назад. Моем руки, прижимаясь друг к другу и мешая нормально намылить, медленно разбираем сумки, постоянно соприкасаясь руками. Кажется, ежеминутно. Глупо улыбаемся, каждый раз случайно задевая друг друга, пока перемещаемся туда-сюда по комнате. Словно это наш первый день вместе. А может, он и есть первый по-настоящему? В нашей новой Вселенной, где мы уже взрослые и осознанные, только к этому осознанию очень долго и трудно шли. И особенно я.

Все это могло случиться с нами еще два с половиной года назад, но виновата я.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Ян, как только замечает складку на лбу, которая сразу же выдает меня с потрохами.

— Ты же и сам знаешь.

— Жек, — он забирает платье, которое я тереблю и сминаю, и отбрасывает в сторону. А руки в то же время накрывает своими.

— Что?

— Прекрати себя корить. Все, что было, то уже прошло, а впереди только новое. И теперь я тебя точно