Слуги распахнули окно, один из них тщательно переворошил угли, словно проверяя, все ли сгорело.

— Гвидо, чего ты возишься? — позвал его старший. — Тебя не глазеть наняли, а работать. Поворачивайся скорей.

Козимо к этому времени был далеко. Невзирая на усталость и ломоту в суставах, он всю ночь провел в седле и рано утром был готов обменять у Людвига Пфальцского золотые дукаты на несчастного Коссу. Но не сделал этого, понимая, что Доменичи может отправить следом приказ о захвате и его, и золота.

Козимо явно чего-то ждал, он даже в Гейдельберг не поехал, остановился в простой таверне неподалеку.

Встретившая их Има недоумевала:

— Но почему мы не идем к курфюрсту освобождать Бальтазара? Курфюрст согласен.

Антонио вопросов не задавал, он понимал, что если Медичи ждет, значит, так надо.

Наконец через день примчался Гвидо.

— Кардинал Доменичи епископ Рагузский умер от остановки сердца!

— От чего? — удивился Антонио, знавший, что кардинал здоров как бугай.

— Камин топил всю ночь, вот и помер.

Козимо почему-то совершенно не удивила связь между камином и сердечным приступом кардинала, он кивнул:

— Пора к курфюрсту. Послезавтра пойдем.

— Почему не сегодня?! — почти взвыла несчастная Има.

— Курфюрст должен услышать эту новость не от нас.

Курфюрст догадывался, зачем в его замке появился этот флорентийский банкир, который был банкиром опального ныне Коссы. Если у денег все же есть запах, то Козимо Медичи пах деньгами. Он был скромно одет, скромно держался, но это скромность высшего порядка, такая не бросается в глаза, но не забывается.

— Ваше Высочество, полагаю, договор пока в силе? Смерть епископа Рагузского не отменила его?

Курфюрсту очень хотелось денег, тем более из-за всех событий он серьезно поиздержался, но бедолага боялся. Отношения с императором Сигизмундом у Людвига Пфальцского испортились окончательно, но, ссылаясь на разрешение кардинала Доменичи, он мог освободить опального Коссу. Теперь Доменичи мертв, кто знает, как повернет дальше? Не оказаться бы самому в замке под стражей.

Козимо прекрасно понимал сомнения курфюрста, а потому осторожно продолжил:

— Папа Мартин против не будет, он был на стороне Коссы…

Людвиг усмехнулся, мол, какая сторона, если Косса у меня в темнице? Но это не смутило Медичи, тот кивнул:

— Да, иначе Косса был бы не в тюрьме, а на костре. Но, думаю, нам не следует освобождать Коссу открыто, тем более озвучивая сумму. — Бровь курфюрста откровенно поползла вверх, он не понимал Козимо. А тот продолжил: — Золото не во флоринах, а в дукатах, тридцать восемь тысяч, ждет вас в определенном месте. Никто, кроме вас и меня, не будет знать, как и когда вы заберете сначала половину, потом вторую, после того как Косса тайно выедет подальше от Гейдельберга.

Людвиг смотрел на молодого человека с изумлением:

— Сколько вам лет?

Теперь приподнялась бровь Козимо:

— Это имеет значение?

— Почему я должен вам верить? Выпущу Коссу и ничего не получу?

— Я Медичи, Ваше Высочество.

Черт побери! У этого мальчишки столько металла в голосе, минуту назад звучавшем вкрадчиво, что курфюрст невольно выпрямился.

— Я просто хотел уточнить…

Козимо снова спокойно кивнул:

— Вы получите половину денег и вторую после того, как Косса доберется до определенного места. Полагаю, слова Медичи достаточно. Не хотелось бы заключать договор письменно, это опасно и для нас, и для вас.

— Я завидую вашему отцу, молодой человек.

«Я тоже», — подумал Козимо, но лишь сдержанно улыбнулся.

— Думаю, следует поторопиться, пока не нашлось желающих забрать Коссу себе и потребовать за него выкуп.

Это замечание как нельзя лучше подхлестнуло курфюрста, тот мгновенно осознал, что может потерять тридцать восемь тысяч дукатов просто из-за своей нерешительности.

— Да, поспешим. Забирайте своего Коссу!

— Нет, он исчезнет ночью, а вы в случае проявленного интереса объясните, что отпустили его согласно распоряжению кардинала Доменичи еще до получения известия о смерти кардинала.

— Вы уверены, что он умер?

— Не знаю. Меня там не было. Но в любом случае поторопиться следует.

Козимо уже выходил из дворца, когда его знаком подозвала к себе служанка хозяйки. Сунула записку:

— Вам велено передать. Только тайно.

Вот только тайн с хозяйкой ему не хватало! Красавице небось скучно, вот и готова отдаться первому встречному. Козимо был далек от мысли, что произвел впечатление на даму, он к этому не стремился.

Немного погодя он мысленно извинялся перед супругой курфюрста. Та сообщала, что муж готов захватить пленника снова, как только тот будет отпущен. Отдав Коссу императору, Людвиг мог получить выкуп еще раз.

Мысленно обругав жадного тюремщика Коссы, Козимо одновременно похвалил самого себя за предусмотрительность.

Когда на Коссу и Иму, отъехавших от владений курфюрста не так уж далеко, напали его люди, то путь им перерезали другие вооруженные люди — со знаками императорской охраны. С такими связываться опасно, потому посланные курфюрстом захватчики вернулись ни с чем. Император позже очень удивился вопросу Людвига Пфальцского, потому что никого не посылал и даже не подозревал о том, что Косса освобожден.

— Ох и ловкий этот мальчишка!

— О ком вы? — заинтересовался император Сигизмунд.

— Банкир один.

— Хотели обмануть, и не вышло?

Нанятые Козимо сопровождающие благополучно доставили Коссу и Иму во Францию, чтобы потом отвезти в Пизу и дальше во Флоренцию. Сам Косса о будущем маршруте не знал ничего, Има убедила его, что у Медичи все продумано, потому волноваться не стоит.

Страшно уставший, больной Бальтазар был готов поверить кому угодно, только бы не возвращаться в темный сырой каменный мешок. Для себя он решил, что подумает после, сначала надо восстановить силы и здоровье. Косса лгал себе, он прекрасно понимал, что потерянное в застенке здоровье в его возрасте уже не восстановишь. Но надежда умирает последней, пока она есть, человек борется, а пока борется — живет.

Власть меняет даже самых лучших людей, за время, пока Козимо занимался освобождением Коссы, папа Мартин стал куда уверенней. Но не настолько, чтобы заменить фон Нима, ненавистный Аретино секретарь по-прежнему маячил подле папы.

Козимо с грустью подумал, что лучших помощников — Аретино и Браччолини — он обратно не позвал, а этому падкому до всякой грязи секретарю остаться позволил. Неужели не понимает, что фон Ним уже и о нем написал пару гадких страниц?