– Это ты?

Габриэль вздрогнул от голоса Лии и резко перевел на нее взгляд – должно быть, слишком резко, потому что в глазах ее вдруг появилась паника.

– Да, это я, Лия, – спокойно произнес он. – Это Габриэль.

– Где мы? – Голос у нее был тоненький и сухой, как шелест листвы. Он был совсем не похож на тот, каким Габриэль помнил его. – У меня такое чувство, что это Париж. Мы в Париже?

– Да, мы в Париже.

– Меня привезла сюда та женщина, верно? Моя медсестра. Я пыталась сказать доктору Эйвори… – Она умолкла, не докончив фразы. – Я хочу домой.

– Я и везу тебя домой.

– В больницу?

– В Израиль.

Мелькнула улыбка, легкое пожатие его руки.

– У тебя горячая рука. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Отлично, Лия.

Она погрузилась в молчание и посмотрела в окошко.

– Посмотри, какой снег, – сказала она. – Господи, до чего же я ненавижу этот город, но снег делает его таким красивым. Снег очищает Вену от ее грехов.

Габриэль поискал в памяти, когда впервые он услышал эти слова, и вспомнил. Они шли из ресторана к машине. На плечах у него сидел Дани. «Снег очищает Вену от ее грехов. На Вену падает снег, а на Тель-Авив сыплются ракеты».

– Красиво, – согласился он, постаравшись, чтобы голос не звучал безнадежно. – Но мы ведь не в Вене. Мы – в Париже. Помнишь? Тебя привезла сюда та женщина.

Но она уже не слышала его.

– Поспеши, Габриэль, – сказала она. – Я хочу поговорить с мамой. Я хочу услышать мамин голос.

«Пожалуйста, Лия, – подумал он. – Вернись. Не делай с собой такого».

– Мы сейчас ей позвоним, – сказал он.

– Позаботься, чтобы Дани был крепко пристегнут. Улицы такие скользкие.

«Он в порядке, Лия, – сказал в тот вечер Габриэль. – Поезжай домой осторожно».

– Я буду осторожна, – сказала она. – Поцелуй меня.

Он перегнулся и прижался губами к пораненной щеке Лии.

– Поцелуй на прощание, – прошептала она.

Глаза ее вдруг широко раскрылись. Габриэль держал ее израненную руку и смотрел в сторону.

Мадам Тузэ высунула голову из своего жилища, когда Мартино вошел в вестибюль.

– Профессор Мартино, слава Богу, это вы. Я до смерти беспокоилась. Вы там были? Это было ужасно?

Он находился в нескольких сотнях метров от вокзала в момент взрыва, правдиво сказал ей Мартино. Да, это было ужасно, но не так ужасно, как он надеялся. Вокзал должно было снести взрывной волной от трех бомб в чемоданах. Что-то явно пошло не так.

– Я только что сварила немного шоколада. Вы не хотите посидеть со мной и посмотреть телевизор? Я терпеть не могу смотреть на такой ужас в одиночестве.

– Боюсь, у меня был ужасно долгий день, мадам Тузэ. Я собираюсь пораньше лечь.

– Эмблема Парижа в развалинах. Что дальше, профессор? Кто мог такое сделать?

– Наверное, мусульмане, хотя никто не может знать мотивы того, кто мог совершить столь варварский поступок. Я подозреваю, что мы никогда не узнаем правды.

– Вы думаете, это мог быть заговор?

– Пейте ваш шоколад, мадам Тузэ. Если вам что-то понадобится, я буду наверху.

– Спокойной ночи, профессор Мартино.

Bodel, желтоглазый марокканский еврей из района Марэ по имени Моше, явился через час на конспиративную квартиру. Он принес две сумки. В одной была смена одежды для Габриэля, в другой – продукты. Габриэль прошел в спальню и снял с себя то, что дала ему девушка в Мартиге, потом долго стоял под душем и смотрел, как стекает по трубам кровь жертв Халеда. Он надел свежую одежду, а старую положил в сумку. Гостиная, когда он вышел туда, тонула в полумраке. Лия спала на диване. Габриэль поправил на ней цветастое стеганое одеяло и прошел на кухню. Навот стоял у плиты с лопаточкой в руке, – за пояс его брюк было заткнуто чайное полотенце. Bodel сидел за столом, глядя на бокал красного вина. Габриэль протянул ему сумку с грязной одеждой.

– Избавься от этих вещей, – сказал он. – Брось их в такое место, где никто их не найдет.

Bodel кивнул и исчез из конспиративной квартиры. Габриэль занял его место за столом и посмотрел на Навота. Парижский katsa был плотно сбитым мужчиной, не выше Габриэля, с мускулистыми плечами и толстыми руками борца. Габриэль всегда видел в Навоте что-то от Шамрона, и он подозревал, что и Шамрон это видит. Они ссорились в прошлом – Габриэль и Навот, но со временем Габриэль понял, что молодой офицер вполне компетентен в оперативной работе. Совсем недавно они работали вместе по делу Радека.

– По этому поводу разразится черт знает какая буря. – И Навот вручил Габриэлю бокал вина. – Стоит уже сейчас ударить по хлыщам.

– Как задолго мы их предупреждаем?

– Французов? За два часа. Премьер-министр звонил прямо Грею Пупону. Грей Пупон произнес несколько отборных слов, а потом поднял уровень тревоги до Красного. Ты об этом не слышал?

Габриэль сказал Навоту, что в машине отказало радио.

– Я впервые услышал о повышении уровня безопасности, когда входил в вокзал. – Он сделал несколько глотков вина. – Много ли премьер-министр рассказал им?

Навот сообщил Габриэлю известные ему подробности разговора.

– Как они объяснили мое присутствие в Марселе?

– Они сказали, что ты ищешь человека, связанного со взрывом бомбы в Риме.

– Халеда?

– Не думаю, чтобы они пускались в подробности.

– Что-то говорит мне, что нам необходимо уравнять наши истории. Почему они так долго не предупреждали французов?

– Они явно надеялись, что ты объявишься. Они хотели также убедиться в том, что все члены марсельской команды покинули французскую землю.

– А они покинули?

Навот кивнул.

– Я полагаю, нам повезло, что премьер-министр разговаривал с Елисейским дворцом.

– Почему?

Габриэль рассказал Навоту про трех шахидов.

– Мы вместе сидели за одним столом в Каире. Я уверен, что кто-то сделал очень милую фотографию этого события.

– Подстава?

– С умыслом, чтобы это выглядело так, будто я причастен к заговору.

Навот кивнул в сторону гостиной.

– Она будет что-нибудь есть?

– Пусть поспит.

Навот сбросил со сковородки на тарелку омлет и поставил перед Габриэлем.

– Приметы нашего дома: грибы, сыр, свежие травы.

– Я тридцать шесть часов ничего не ел. Когда покончу с яйцами, съем тарелку.

Навот стал бить в миску новые яйца. Деятельность его прервал красный огонек, замигавший на телефоне. Он схватил трубку, послушал, затем пробормотал несколько слов на иврите и повесил трубку. Габриэль поднял глаза от пищи.