стойкой бара с такой же стопкой в руке, поднимает ее и, глядя на нее с улыбкой, делает глоток. Ирис на улыбку не ответила. Она ожидала от него враждебности, но его доброжелательность тревожила еще больше, вместе с демонстративным поведением официантки, которая не подходила к столику, хотя Ирис настойчиво подзывала ее жестами.

– Чего ты от нее хочешь? – спросил Микки, и она нетерпеливо ответила, продолжая помахивать поднятой рукой:

– Пришло время для десерта, разве ты не хочешь чего-нибудь сладенького? Подожди, не пей, – предостерегла она, едва он поднес стопку ко рту.

– Почему? – буркнул он. – Это что, отрава?

Его вопрос вызвал широкую улыбку на лице Боаза, который приближался к ним со стопкой в руке. Обтягивающая черная футболка подчеркивала мускулистый торс. Наклонившись к ним, он спросил:

– Чем могу служить?

Неторопливая речь, прямой взгляд, обращенный на них, – как будто скрывать ему было нечего, в отличие от них, этих лазутчиков, проникших к нему в бар обманом, под видом обычных клиентов. Не дожидаясь ответа, он пододвинул к себе стул и уселся с торца их столика на двоих, на равном расстоянии от обоих.

– Где Альма? С ней все в порядке? – поспешно спросила Ирис, не потрудившись представиться, и он спокойно улыбнулся, показав безупречно белые зубы.

– Альма в полном порядке, – ответил он. – А с вами, мне кажется, не все в порядке. Почему вы так нервничаете? – Он говорил, чеканя каждый слог, устремив сосредоточенный взгляд на губы Ирис, словно желая увидеть, что с них сорвется.

– Почему я нервничаю? Потому что я беспокоюсь о своем ребенке! – ответила она и тут же пожалела, что упустила возможность начать разговор в более спокойном тоне, и сразу насторожила его, вместо того чтобы попытаться подружиться.

Боаз поднял свою стопку:

– За здоровье Альмы! – Он выпил водку залпом и тут же принялся подзадоривать их: – Пейте, пейте, это отличная водка! – Он дружески улыбнулся Микки, и тот поспешно опорожнил свою стопку. – Очень трудно жить, если все время нервничать и беспокоиться, – продолжал он, указывая на ее полную стопку. – Видите, как вы напряжены. Вы, наверное, согласитесь со мной, – обратился он к Микки, на губах которого уже заиграла ухмылка.

Ирис смотрела на них обоих с нескрываемым возмущением.

– Я не все время беспокоюсь, я беспокоюсь сейчас о своей дочери. С тех пор как она начала здесь работать, она изменилась. Я хочу понять, что с ней происходит, какие у вас с ней отношения, что входит в ее обязанности.

– Нехорошо быть такой подозрительной, это сводит судорогой ваши душевные мышцы.

Он снова переключил разговор на нее, снова глядел на нее в упор. От его слишком близкого физического присутствия делалось не по себе, словно в присутствии непредсказуемого животного.

– Послушайте, вы приходите с мужем в новое место, хорошо кушаете, пьете, но вы не можете получить удовольствие! Вы так подозрительны! – Он поцокал языком, словно искренне переживал за ее благополучие. – Посмотрите, как вы на меня реагируете, впервые в жизни встретив меня. Я вам что-то сделал?

– Речь не о моих душевных мышцах, – перебила она. – Я задала простой вопрос. Что происходит с Альмой? Где она сейчас, например? Мы думали, что она работает здесь сегодня вечером, мы приехали повидаться с ней.

Он ответил, нарочито отчетливо выговаривая каждый слог, как будто разговаривая с глухой или умственно отсталой:

– Альма сейчас работает, но не здесь. Альма выполняет очень важную работу, внутреннюю работу. Вам не нужно беспокоиться об Альме, уверяю вас. Если она изменилась, то это к лучшему. На данный момент вы еще не можете понять, о чем идет речь, у вас еще нет для этого необходимых внутренних инструментов, но она нуждается в этом, не препятствуйте ей в этом.

Он смотрел то на Ирис, то на Микки, проверяя, какое впечатление произвели на них его слова, а затем протянул руку, взял зубочистку из стаканчика в углу стола и стал ковыряться в своих красивых зубах.

– Внутреннюю работу? – вздрогнув, повторила она. – Что это значит? Где она сейчас? Я хочу знать, где моя дочь!

Он улыбнулся, не вынимая зубочистки изо рта:

– Скажите мне, Ирис… Вас ведь зовут Ирис, правда? Цветок, именем которого вы названы, он сын солнца или сын семени, из которого вырос? Альма ваша дочь или дочь космоса? Вы ее растили, воспитывали, работали на нее, вы отдали ей все, что у вас есть, но сейчас того, что у вас есть, уже недостаточно, у вас нет того, что ей необходимо. Сейчас пришло время отпустить ее, сейчас приходит ее очередь работать на себя.

– Вы не имеете права указывать нам, как вести себя с нашей дочерью, – наконец пробудился Микки.

Его лицо отяжелело и стало каким-то серым, нездоровым.

– Боже упаси! – поспешно ответил Боаз. – Это только совет, и он адресован не вам, а вашей жене. Вы видите свою дочь, я знаю, и вы не боитесь того, что видите, но ваша жена не видит. Нелегко жить с незрячим. Кстати, где вы учились?

– В Еврейском университете, – растерянно ответил Микки.

– Нет, я имею в виду, где вы получили это ваше глубинное знание?

Пока Микки колебался, принять ему неожиданный комплимент или отвергнуть, Ирис вмешалась:

– Не надо нас стравливать – вам это не поможет! Что значит эта «внутренняя работа»? Что вы скрываете?

– Я бы спросил вас, что вы скрываете, Ирис, – сказал он, – но, по правде говоря, я не хочу этого знать. Посмотрите на себя, вы вот-вот в обморок упадете. Почему вы мне не доверяете? – Он прикоснулся к ее руке своей на удивление изящной, маленькой рукой. – Ваша дочь развивается, она выполняет очень важную работу, ей нужно освободиться от прежних условностей, от лишнего багажа, от цепляния за прошлое. Расслабьтесь, отпустите ее, она не ваша собственность!

Боаз говорил мягко и в то же время веско, с уверенностью в своей правоте – не увиливая, не темня, а словно бы с гордостью. Как на это реагировать? Пугаться или, наоборот, успокоиться? Ведь именно так она сама воспитывала молодых учительниц: с детьми надо обращаться мягко, но авторитетно. Приняла бы она его к себе на работу? От его гладких щек пахло то ли лосьоном, то ли парфюмом. Он с удовлетворением провел рукой по коротко стриженным волосам. Ирис давно не встречала таких ухоженных мужчин. А на это как реагировать? Пугаться или успокоиться?

– Она и не ваша собственность, – сказала Ирис, – и я не уверена, что вы об этом помните. Я также не уверена, что все, что здесь происходит, законно. Я немедленно позвоню в полицию, чтобы проверили это