– Сейчас только девять часов. Ночь еще только начинается. Пошли танцевать.

Открыв дверцу машины, он вышел наружу. Закурил сигарету.

– Советую поторопиться. Чем дольше мы отсутствуем, тем больше к тебе потом будет вопросов.

Сэйди сместилась по диванчику к дверце и, выбравшись из машины, поднялась на ноги. Внутри у нее все болело. Когда она наконец обрела голос, он показался ей каким-то отстраненным и чужим.

– Я все расскажу госпоже Оливии.

Малкольм усмехнулся, поправляя галстук.

– Никому ты не расскажешь. Никто тебе не поверит. А если кто-то и поверит, что я с тобой перепихнулся, то тут же найдется куча людей, которые расскажут шерифу о том, какое на тебе было броское зеленое платье. Ни одна девушка не наденет такого платья, если сама не жаждет привлечь внимание мужчины.

– Я не желала того, что ты сделал! – вскричала Сэйди.

– Тш-ш! Тише, детка. Конечно же, желала. Иначе ты бы не оказалась у меня в машине. И поосторожнее с тем, кому и о чем рассказывать. В глазах людей ты будешь выглядеть малолетней шлюхой, а у тебя и без того уже проблемы с Эдвардом. Картеры, даже не думая, вытурят тебя из города.

При виде его самодовольной физиономии в Сэйди полыхнула ярость.

– Но это же твой грех!

– Нет, дорогуша. Это то, что всегда происходит с бедовыми девицами вроде тебя.

Либби

Как же восприняла Либби новость о том, что Элайна Картер Грант – ее настоящая, биологическая мать?

Выйдя через заднюю дверь, Либби снова прошла к сараю, где ее все так же ждало давно не тронутое оборудование для фотопечати. Горя желанием ворваться в поместье Вудмонт и потребовать ответа на все вопросы, она вместо этого стянула с оборудования оставшиеся покрывала и швырнула в мусорную корзину. Импровизированные чехлы недостаточно хорошо защитили все от пыли, а потому Либби схватила тряпку и принялась протирать черные мехи фотокамеры, стоявшей на треноге. Затем она достала бачок из темного стекла для проявления негативов и поставила его в самом конце слегка коротковатого рабочего стола, который они с отцом соорудили, когда ей было пятнадцать. Поскольку столярными навыками никто из них не обладал, стол вышел немного хромоногим, и под дальнюю правую ножку ему постоянно приходилось подсовывать щепку.

Проверив стол на шаткость, Либби с удовольствием убедилась, что он нисколько не качается. Да, отец сошел с дистанции, не оставив ей ни малейших проблем – за исключением вопроса, кто же ее настоящая мать.

– Ничего особенного, да, пап? Всего лишь маленький пустячок, черт подери!

Пока она не купила себе новые реактивы, единственное, что ей оставалось, – это как следует протереть от пыли старый увеличитель, который она использовала для печати снимков с тридцатипятимиллиметровой пленки. Впрочем, теперь проблема отсутствия химикатов для проявления и фиксации негативов и фотоотпечатков решалась лишь парой заказов в интернет-магазине.

– Господи, папа! – пробормотала Либби, опуская на рабочий стол коробку со старыми фотоаппаратами. – Ведь ты же обо всем мог мне рассказать, пока лежал с болезнью!

Она едва удержалась, чтобы не шлепнуть эту коробку на стол, закашлявшись от поднявшегося вокруг облака пыли.

– Я лучше бы меньше слушала о том, где у нас в доме запорный вентиль для воды, и больше – о моем происхождении.

Быстро посчитав в уме, она заключила, что Элайне на момент рождения Либби было где-то двадцать два. Конечно, молода для матери – но уже совсем не малолетка. Да и семейство ее явно не нищенствовало.

– И какого черта Элайна делала в Нью-Джерси?! – вскричала на весь сарай Либби.

Может, Элайна жила там с ее биологическим папашей? Или ездила туда в летнюю школу? Или скрывалась там в приюте для матерей-одиночек? Последняя версия могла бы прокатить, если бы Либби родилась где-то в шестидесятых или хотя бы в семидесятых. Но в 1989 году народ уже вполне спокойно относился к беременности вне брака, не так ли?

То, что прабабушка Оливия знала о ее существовании, было совершенно очевидно. А как насчет прадедушки? Может, он был этаким допотопным, упертым поборником морали? Может быть, поэтому ее появление на свет держалось в таком большом секрете?

Либби потерла сзади шею. Да уж, нет ничего лучше, чем узнать, что ты оказалась не нужна семье, у которой имелись все средства, чтобы о тебе заботиться.

А как все же насчет ее биологического папаши? Он вообще как-то фигурировал в этом уравнении или это был просто второстепенный, проходящий персонаж?

В час ночи зазвонил сотовый, и Либби выудила его из заднего кармана.

– Привет, Сьерра.

– Чего это у тебя в сарае свет горит? – спросила та сквозь зевоту. – Матушка моя боится, что ты там чем-то опасным занимаешься.

Либби глубоко вздохнула.

– Разбираю, расставляю свое фотооборудование.

– Но почему в столь поздний час?

– Разве не ты меня подбивала к этому все последние месяцы?

– Да, но ведь не посреди же ночи! Что-то случилось в Вудмонте?

Либби помотала головой из стороны в сторону.

– Ничего в Вудмонте не случилось. Дочь Элайны вела себя немного грубовато, но это на самом деле ерунда.

– Что она тебе такого сказала?

Послание Оливии во многом объясняло нынешнее поведение Лофтон за столом. Либби готова была поспорить, что Лофтон – ее единоутробная сестра – что-то знает об удочерении. (Господи! Она что, всерьез сложила вместе все эти слова?!) Откуда сам по себе вытекал следующий вопрос: кто еще об этом знает? Тед? А Коултон с Маргарет?

Либби отмахнулась от назойливых мыслей. Слишком уж многое ей надо было теперь обдумать.

– Я нашла папино завещание на дом, – сменила она тему, предпочтя пока путь трусости, поскольку просто не готова была это обсуждать. Так, она долгие месяцы не могла ни с кем говорить о своих выкидышах, и хотя тот факт, что она узнала наконец, кто ее настоящая мать, было переживанием совсем иного рода, Либби восприняла это настолько болезненно, что пока не в силах была озвучить свои чувства. – Так что договаривайся о встрече в банке. И чем скорее, тем лучше.

– Ты в этом уверена? В смысле, в том, о чем мы говорили: чтобы взять кредит под залог дома твоего отца?

Либби достала из коробки «Брауни» – небольшой, очень компактный фотоаппарат. Она так и не сумела найти подходящую пленку, чтобы его проверить. Отвернувшись от стола с оборудованием, Либби погасила свет и, выйдя, плотно закрыла дверь сарая.

– Теперь это мой дом, Сьерра. И ты права: нечего ему просто стоять пылиться.