– Просыпайся.

Я пытался припомнить что-то про Данте, советовавшего мне пойти другим путем. А что, очень логично.

– Просыпайся.

Кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза, но особой разницы не было: я ничего не видел.

– Эй, просыпайся же, Бен Констэбл.

– Я не сплю, – сказал я, с трудом понимая, где нахожусь и почему ничего не вижу. – Это ты?

– Да.

– Ты видишь в темноте или у тебя специальные очки для ночного видения?

– У меня фонарик, только я его выключила, чтобы ты не ослеп.

– Забавно. Обычно я сплю со светом, чтобы, проснувшись, точно знать, где я.

– Извини.

– Ничего страшного. Сейчас я все равно не знаю, где я, со светом или без.

– Ты в туннелях под Парижем.

– Догадываюсь. Который час?

– Двадцать минут четвертого.

– Пожалуйста, включи свет.

Томоми Ишикава осветила зал фонариком, чтобы я оценил его масштабы, потом посветила на себя, на тот случай, если у меня остались сомнения. Хотя по голосу я узнал бы Бабочку с большей вероятностью, чем по лицу.

– Как ты меня нашла? – спросил я.

– Случайно. Я зашла сюда и увидела, что ты лежишь, как изваяние. Я испугалась. Сколько времени ты здесь провел?

– Понятия не имею, – ответил я. – А который час на самом деле?

– Не знаю.

– Да уж, – необычайно сухо произнес я и тут же пожалел об этом, услышав свой голос. Но Бабочка пропустила мои слова мимо ушей.

– И какой день, я тоже не знаю.

– Я вышел из дому в половине двенадцатого, вечером в четверг. Спустился сюда, побродил часа два-три, заблудился, заснул, потом проснулся. Я устал, хочу есть и, наверное, опоздал на работу.

– Скорее всего, уже пятница. – Бабочка выключила фонарик. – Незачем тратить батарейки.

– Надо было купить перезаряжаемые.

– Я купила. Если повернуть эту ручку, они зарядятся.

Послышалось жужжание – Бабочка быстро крутила ручку.

– Круто, правда?

– Бабочка, включи свет.

Мы вдруг застеснялись – я смотрел на нее, стоявшую в нескольких шагах от меня, в простом топе, юбке длиной до икр, со сборками на талии, в балетках. Бабочка улыбнулась и рассеянно покрутила фонариком, отбрасывая чудовищные тени на пол и потолок.

– Что ты тут делаешь? – спросила Бабочка.

– Я искал тебя.

– Карта есть?

– Нет.

– А фонарик?

– Нет.

– Клево. Под землей очень трудно ориентироваться, если не знаешь дороги. Иногда люди теряются здесь и гибнут. Они не могут выбраться и умирают от голода.

– Значит, тебе не нужно тратить силы и убивать их.

– Да, пожалуй. – Бабочка вздохнула, а потом засмеялась. – Лучше всего убить, конечно.

– Знаешь, мне нравились твои истории про убийства, – сказал я. – Не во время прочтения, конечно. Но со временем они начинали казаться довольно занятными и жуткими.

Она не ответила, и легкость исчезла. Нам вновь стало неловко.

– Я думал, здесь тоже будут стрелки и подсказки, – продолжал я.

– Они были, но я прошла везде и стерла.

– Зачем?

– Не хотела, чтобы ты меня нашел.

– Почему?

– Времена меняются.

Я вздохнул и ненадолго задумался. Мне было тяжело, и вдруг захотелось побыть одному. Очень захотелось.

– Бабочка?

– Что?

– Я хочу сейчас уйти. Покажи, пожалуйста, как отсюда выбраться.

– Ты сказал, что голоден. Сначала надо поесть.

– Я опоздаю на работу. Мне пора.

– Ладно. Пошли.

Она повернулась, и луч фонарика исчез в туннеле. Наступила тьма. Я подумал, не остаться ли на месте, и вспомнил, о чем думал в Брайант-парке в тот последний вечер: в реальной жизни логичной развязки не будет. Не важно, как далеко я зайду и что сделаю, чтобы найти Бабочку. Я никогда не почувствую удовлетворения. Слова не придадут происходящему смысл. История, как бы она меня ни разочаровала, уже закончилась.

– Пошли, – повторила Бабочка.

– Я ничего не вижу.

Она повернулась и посветила мне под ноги. Я положил сигарету на пол, но Бабочка подошла, нагнулась и подняла ее.

– Не оставляй здесь мусор, – сказала она, и я смутился.

Бабочка беззаботно заспешила во мрак, обратив фонарик задом наперед.

– Как ты можешь ходить без света?

– Ну, я немножко вижу. И потом, привыкла. Я хорошо знаю дорогу.

– Сколько времени ты здесь провела?

– С тех пор как умерла.

– Значит, ты все-таки нежить?

Бабочка посмотрела через плечо и улыбнулась.

Я замолчал, и мы пошли дальше.

– Тебе понравился Нью-Йорк?

Я улыбнулся и в то же самое время почувствовал досаду.

– Понравился.

Она быстро обернулась, направила свет мне в лицо, чтобы увидеть его выражение, и ослепила.

– Временами было нелегко. Но, в общем, занятно.

– Извини, что так вышло. Я хотела, чтобы было весело. Хотела подарить тебе приключение. Я рада, что ты познакомился с моим замечательным городом.

Сердце у меня бешено забилось. Я уже воображал этот разговор, сидя в Брайант-парке. Впрочем, в реальности получалось по-другому: Бабочка казалась безумной. Или она всегда такой была? Я ничего не сказал, и некоторое время мы шли молча, минуя перекрестки и туннели, сворачивая направо и налево. Бабочка ни разу не помедлила, не поколебалась.

– Мы в катакомбах?

– Да, их называют катакомбами, но по большей части это просто каменоломни. Отсюда брали камень для постройки Парижа, пока они не разрослись настолько, что мир, возведенный на поверхности, начал рушиться, уходя под землю, откуда вырос. Проваливались целые дома и улицы.

– Сколько здесь туннелей?

– По эту сторону Сены – не очень много.

Томоми Ишикава всегда была рада поработать гидом.

– По-моему, так полно.

– Всего несколько километров, и большую часть замуровали или перекрыли, чтобы почва не проседала. Зато на Левом берегу настоящий лабиринт. Туннелей там примерно столько же, сколько улиц.

Мы дошли до какой-то двери, и Бабочка достала ключ и короткую резиновую дубинку. Держа фонарик в зубах, она вставила ключ в замок и крепко стукнула по нему дубинкой, одновременно поворачивая. Дверь открылась.