– Пей, – брезгливо разрешил старик. – Тебе выпить надо было. Ты – выпей.

Кеша торопливо опрокинул в себя половину и не почувствовал вкуса водки.

– Всё. Я в автобус, – привстал он. – Один ещё стоит. Мне вообще-то всё равно, в какой. И туда, и сюда можно. Везде ждут, ждут…

– Ты допей сначала, чмо! Тебе же как человеку налили! – возмутился молодой. – Допьёшь и вали… Но если ты себя за полчеловека считаешь, вылей половину. Кто тебе мешает?

И добавил со странной проникновенностью:

– Дыши ровней, Капустин: помнём да и отпустим.

– Но… я абсолютно не Капустин. Ни в малейшей мере! Какой ещё Капустин?!. И разве по мне не видно… – Кеша вздохнул – и допил.

Стало слышно, как на дороге снова засигналил автобус. Если сейчас на склоне холма появится Уховёртка, то он на ней – женится. Загадав, Кеша обшаривал торопливым взглядом молодой ельник… И будет верен одной ей, этой самой пресловутой Уховёртке, до самого гроба, будь она неладна со своей малой нуждой… Да, именно: женится. Бесповоротно. Чего бы она потом не выкомаривала. С квартирантами. В своём доме, около городской свалки…

Он наскоро простил ей всё заранее, готовый страдать и терпеть, лишь бы Уховёртка выскочила сейчас из зарослей на своих стоптанных каблучках-копытцах!

Лишь бы заорала с холма, лишь бы замахала смуглой лапкой с обломанными, наполовину вишнёвыми, ногтями! Лишь бы крикнула людей из автобуса… Как пить дать, женится!

– Пускай теперь закусит, – вяловато сказал старик.

Автобус вдалеке просигналил ещё раз. Потом двинулся медленно, судя по звуку. И там, на грейдере, стихло всё. Старик с парнем деловито переглянулись. Но длинный прислушивался по-прежнему.

«Разве Бронька уехала бы? А этой… козьей ножке хоть бы хны», – тосковал Кеша, обидевшись на Уховёртку раз и навсегда.

И понял:

«Трясётся в автобусе, среди народа, пустой вязаной головой во все стороны вертит от счастья. К монаху безнаказанно пристаёт… Верь после этого попутным женщинам, ибо… Ибо…»

Умное слово, привязавшееся к нему ещё в автобусе, как банный лист, мешало Кеше. Оно снова застопорило все мысли напрочь. Но Кеша сморгнул его с ресниц усилием воли.

«Нет, только бы выбраться! Тогда – никаких женщин вообще. Клянусь!.. – в панике обещал он кому-то. – Ни на одну не гляну. Точно: начну тогда жить по-другому. С одной Бронькой только. Пешком до неё дойду, гадство. Похороню себя в Буяне навечно! Пропаду пропадом под их большими снегами и кедровыми крестами… Если только выскочу отсюда…»

Наконец и длинный перестал вглядываться в сторону грейдера. Он опустился на корточки перед костром и принялся подкладывать наломанный загодя хворост. Невысокий огонь ожил, заплясал, ясный воздух над ним задрожал прозрачно и трепетно.

– Всё, – сказал длинный старшему, грея руки над костром. – Там дорога чистая. Безлюдная… Теперь пускай топает.

– Рано, – отозвался старик. – Не видишь? Ботало. Вылезет на верх – уйти не успеем.

Тем временем парень достал из-за бревна костлявый куриный бок. Нахмурившись, он сдул с него пепел и даже сбил щелчком какой-то невидимый сор:

– Эй! Держи. Тут тебе и пососать, и понюхать хватит… На. Гуляй, Капустин! На всю катушку.

Только теперь Кеша заметил на снегу рыжие куриные перья, белёсый мелкий пух, колеблемый слабыми воздушными токами.

– Не хочу! – сказал Кеша про куриный бок. И отвернулся, заносчиво вздёрнув подбородок. – …Да сказал же вам – не хочу!!!

Парень вдруг оживился:

– Ну, детский сад! «Хочу-не хочу». Слушай, Капустин, тебя наверно в детстве мало ремнём пороли, а? Давай проверим – пороли, нет?

Обшаривая Кешины карманы, парень теребил его неприятно и жёстко.

– Ой, непоротый. Точно – непоротый!.. – приговаривал он почти про-себя. – Ишь, топырится… Не нравится, что ли, тебе? Капустин? А зачем же ты тогда пришёл? А, вонючка? Ты выпить за одно своё «спасибо», оказывается, пришёл! Так что ли?.. Гляди-ка, документы у него есть!

Теперь парень листал Кешин паспорт, нарочно слюнявя палец.

– Точно, городской, – отметил Зуй с удовольствием. – С пропиской!

Длинный поднялся над костром. Он глядел в огонь неотрывно и угрюмо.

– Ты каким местом расплачиваться собирался? – старый, будто по рассеянности, пнул Кешу по лодыжке, и тот взвыл от боли.

Длинный обернулся от костра.

– Нечай! – негромко сказал он. – Мы как договаривались?

Старик молчал, потирая бревно ладонями.

– До Стасовки двадцать километров, – хмурился длинный. – Пока пешком доберётся, пока настучит… В ночь за нами никто не кинется.

– Не скоро, конечно, доберётся. Если синеглазку на грейдере не поймает, – усмехнулся старик.

– Как он ещё к нам из автобуса гостей не навёл? – удивился парень. – Чуть назад с бугра не сквозанул. Вот бы растрезвонил.

Он засвистал что-то беззаботное и сунул паспорт в свой карман.

Нехотя поднявшись с бревна, старик побрёл вдруг в сторону, к хворосту. И длинный сразу двинулся за ним следом. Чутко прислушиваясь, Кеша смотрел, однако, себе под ноги.

– Лыж у нас пока нету. А без лыж, по снегам… – вполголоса рассуждал старик на ходу. – Далеко не уйдём. Накроют. Вынесла его нелёгкая… Верней было бы его…

– Попрощаюсь я тогда с вами, Нечай, – предупредил длинный, приостановившись.

Но старик был спокоен:

– Были бы лыжи. Пускай бы шёл. Со своей ксивой. На все четыре стороны…

Теперь они молчали оба. И чёрные вершины елей тяжело шумели над ними.

– Ой, плохо тебя зона учила, Степан! – с досадой заметил старик и завернул за кучу хвороста, к одинокой сосне.

– Самое гнилое дело – недобитки! – говорил он оттуда. – Сроду я их не оставлял. А оставлял бы, меня живого не было.

В это время Кеша препирался с парнем:

– Пр-р-роклятье! Что за конфискация? Я требую назад свои документы! Немедленно!

– Ну, были твои, стали мои. Какая разница, корифан? – дразнил его парень. – Ты же как друг пришёл, правильно?

– Хм… Разумеется, – с трудом согласился Кеша. – Нарисовался, пр-р-роклятье. По ходу жизни.

– Вот. Припёрся из автобуса, корешиться стал. Ну, ништяк! Значит, у нас всё общее… А ты? У тебя шубу погреться просили – зажал? – заботливо спрашивал Зуй. – Зажал. А с водки сам хорошо разогрелся, да?

– Пожалуйста! За водку? Если нужно заплатить… Со временем, конечно. Я не бедный человек! – обиделся Кеша, но вдруг пригнулся и зашептал: – Слышишь. Денег надо?.. Я тебе адрес ещё оставлю. Спаси меня! Я – человек высокого предназначенья, и ты должен…

– Я? Должен?! – удивился парень. – Пош-ш-шёл ты.