– Нет, так будет естественнее. Никто не должен подметить фальши, а она непременно бросится в глаза. Искусственные слезы сразу же вызовут подозрения. Но оставим это. Как наши дети? Как твой Раймон? Чем они занимаются?

– О, они не скучают. Раймон любит скакать на деревянном коне и махать игрушечным мечом, сбивая с полу тряпичных солдат. А Эрсанда играет в куклы. Потом они пускают мыльные пузыри и гоняются за ними. Кроме того, у них есть свистульки в виде рога. Так они подзывают друг дружку, а в это время служанки вытаскивают из укрытий маленькие чучела оленей на колесиках. Раймон гоняется за ними с луком и стрелами, а Эрсанда сопровождает его с маленьким игрушечным соколом на руке. Еще они бегают друг за другом и играют в мяч, днем под присмотром фрейлин гуляют у реки, а вечером перед сном кормилица рассказывает им чудесные кельтские сказки.

– Твой сын признал тебя? Как он тебя зовет?

– Представь, он уже несколько раз назвал меня папой. С каждым днем он делает это все чаще. – И Гарт улыбнулся, опустив голову.

– Чему ты удивляешься? Ведь так и должно быть.

– Я стараюсь привыкнуть, Филипп, но мне трудно. В такие мгновения я чувствую себя неловко, будто он зовет не меня, а кого-то другого… Но, должно быть, я скоро привыкну.

– Несомненно. А Герен? Что чувствует он? Ему, бедняге, труднее.

– Эрсанда называет его то отцом, то просто по имени. Он всегда смущенно улыбается при этом. Но она ведь еще не понимает. Может быть, временами она видит в нем всего лишь няньку. Думаю, это ненадолго. Ей объяснили, что он – ее отец, а своего, настоящего, по-моему, она и не помнит. Видимо, забыла. Как и мать. Хотя, будь она старше, хорошо помнила бы сцену побоища у границ Фландрии.

– Что ж, пусть все остается как есть. Через много лет твой сын станет оруженосцем, и мы с тобой посвятим его в рыцари, а Эрсанду определим… ну, скажем, в камеристки королевы…

– Какой королевы – этой или уже другой? – послышался голос со стороны дверей.

– Герен!

– Филипп, я так устал копаться в церковных архивах, что, кажется, насквозь пропах чернилами и кожей, а в глазах у меня рябит, точно на озере при хорошем ветре.

С этими словами Герен, войдя, упал на диван, обмахиваясь шляпой.

Сцена не вызвала удивления или, чего доброго, возмущения. Филипп даровал своим друзьям любые вольности в его присутствии, что вызывало недовольство и откровенную зависть у многих придворных, а также у казначея, канцлера, коннетабля и сенешаля. Попробовал бы кто-нибудь из них позволить себе подобное поведение! Филипп одним взглядом ставил на место любого, кто повел бы себя неподобающим образом в присутствии короля. Возмущаться не стоило: у дверей его кабинета и по всему коридору день и ночь стояла стража. Бильжо исправно менял стражников через каждые два удара церковного колокола.

Поэтому при дворе многие искренне побаивались Гарта и Герена, да и Бильжо тоже, а иные из кожи вон лезли, пытаясь подружиться с ними. Дамы при встрече делали реверансы и, с любопытством поглядывая на друзей короля, мечтали втайне стать любовницами… да неважно кого. Друзья догадывались об этом и довольно часто шли на контакт, меняя фрейлин одну за другой. Такое положение дел их вполне устраивало, а вот дам – не очень. Каждая мечтала быть единственной и неповторимой, пусть даже всего на год или меньше того, однако ни одной из них это пока не удалось.

– Филипп, – возгласил Герен со своего места, доставая из-за пазухи свитки пергамента, которые он скопировал, – ты не поверишь в то, что я тебе сейчас скажу. Королева Изабелла – твоя кровница. Кровная родня, прах меня забери! Смотри, какая получается картина.

Он подошел к столу и разложил на нем листы пергамента. Все трое склонились над ними. Герен стал объяснять, указывая пальцем в нужное место:

– Изабелла де Эно – дочь Маргариты Эльзасской, а та, в свою очередь, – дочь Тьерри Второго, графа Фландрии. Но этот Тьерри является внуком Роберта Первого Фризского, а тот – сыном Бодуэна Пятого. Бодуэн же был женат на некой Адели, графине де Контенанс; она родная дочь… Роберта Благочестивого, второго короля из династии Капетингов! Кстати, эта же графиня – мать Матильды, жены Вильгельма Завоевателя. Да, помнится, тебя хотели сбросить с трона, уверяя, что Филипп Эльзасский – потомок Карла Лотарингского, некоронованного короля, брата Гуго Капета. А этот брат – потомок Карла Великого. Но Роберт Благочестивый, ваш общий далекий предок, приходится племянником этому самому Карлу Лотарингскому. Так что вы оба – ты и твоя супруга – потомки не только Роберта, но и Карла Великого. Вот такую родословную я раскопал в приходской книге нашей церкви. Ах, монахи, какой все же трудолюбивый и дотошный народ, – все-то у них по полочкам: любое генеалогическое древо при желании можно разложить как угодно.

– Оставим Карла Великого, не о нем сейчас речь, – стал рассуждать Гарт. – Роберт, сын Гуго, – второе колено Капетов, а ты, Филипп, выходит, седьмое. Родство настолько дальнее, что вряд ли папа примет это в расчет.

– И все же оно есть! Этим можно оперировать, если церковники заупрямятся, ссылаясь на слишком юные годы королевы для беременности. Понимаешь, Филипп? Упрутся они – упрись и ты. Кровное родство – не желаю такую жену! По церковным канонам имеешь право на развод. Но все, конечно, зависит от тебя. Сумеешь настоять – разведут; не сумеешь… Впрочем… – и Герен лукаво усмехнулся, – ты и не должен суметь, как я понимаю. Отдать три графства из-за того, что супруга оказалась твоей кровницей через пятое колено! Понятно, ты этого не сделаешь, или я, клянусь подтяжками Моисея, как говорит Бильжо, перестану тебя уважать.

– Все прекрасно, Герен, – воскликнул молодой король, – ты дал мне хороший козырь в руки против графов Геннегау! Теперь я смело пойду вперед, не опасаясь их удара в спину. Валуа, Вермандуа и Амьен – вот что мне нужно, а все остальное…

– …предоставим на волю Бога, – подсказал Герен. – Думаю, Он нам поможет, когда мы помолимся Ему перед походом. Но, по правде сказать, Филипп, мне жаль бедняжку Изабеллу. Ведь она настоящий агнец божий! Никто и никогда не слышал от нее грубого слова, никого она не ругает, никому не мстит. Да и врагов у нее нет, откуда они? Тиха, улыбчива, мила, весела, со всеми дружна, любит петь, танцевать, влюблена по уши в собственного мужа. А люди как любят ее! Не эти, что во дворце, а те, которые внизу – худые, оборванные, обездоленные. Каждый день она выходит из дворца и раздает им милостыню. Причем делает это столь щедро, что добрая слава о ней шагнула далеко за пределы Парижа.

– Думаешь, дошла до Сен-Дени или даже до Санлиса?

– Уверен. Так что прошу, Филипп… оба с Гартом тебя просим, хочешь, приведем еще Бильжо: делай свое дело, но не разводись. Другой такой жены не сыщешь. А что касается детей… да нарожает она их тебе еще, как аквитанка своему Плантагенету. Только те-то чистые волки, а от такой супруги, как твоя, родятся прекрасные детишки, которые не пойдут на отца войной, а будут только любить и доставлять утешение в старости. Господи, дай ей жизнь долгую, чтобы нас еще пережила!