что я потребую, я буду считать всё происходящее сознательной провокацией в адрес моей страны. А на провокации мы отвечаем соответственно.

Кристиан убрал носовой платок и весь подобрался. Вся лёгкость исчезла из его фигуры. Он стал похож на дикого зверя, подобравшегося для прыжка. Сейчас Пётр Алексеевич понимал, что в лице нового датского монарха он обрёл сильного, хитрого и опасного противника. Это не бешеная селёдка Мадлен. Нет… С этим нужно держать руку на пульсе. Другие в Тайной канцелярии не выживают. А этот к тому же и маски может менять с завидной регулярностью. Кстати, о масках… А что, если переть напролом?

— Кроме того, дорогой друг, вы же хотите установить убийцу вашего подданого? — участливо уточнил Кречет. У него стаж тяжёлых разговоров за плечами был раз этак в десять больше возраста самого Кристиана. Потому расставлять ловушки император умел и любил. Дождавшись вежливого кивка, Пётр Алексеевич продолжил, — поэтому мы с вами не можем не рассматривать возможность, что моего подданного могли самым банальным образом подставить как самого очевидного козла отпущения. А значит, испанские гранды в теории могли видеть либо качественную иллюзию, либо…

— Грандов проверили! Ментаторы считали портрет графа Комарина, — вскинулся Кристиан, попадаясь в заранее расставленную ловушку.

— … либо, кого-то обладающего столь же редким даром, как вы! — ловушка захлопнулась с оглушительным лязгом. Лицо датского монарха не выражало ни единой эмоции, лишь губы сжались в тонкую линию.

— Вы смеете… обвинять меня… в моём собственном доме… на моей коронации? — с паузами ровным голосом спрашивал Блавален, вставая из-за стола в кабинете, где уже битый час они вели непрекращающийся спор.

— Ни в коем случае, — тут же ослабил удавку ловушки Кречет, наливая сам себе стакан воды и опустошая его мелкими глотками. — Лишь указываю на то, что искать нужно тщательней. Кому, как не вам, известно кто из местной высшей знати обладает схожими родовыми дарами и способностями к иллюзиям. Другой вопрос, что легче найти соринку в чужом глазу, чем бревно в собственном.

— Обвиняете меня в необъективности? — на скулах Кристиана играли желваки, когда он последовал примеру Петра Алексеевича и также налил себе воды. Опустошив стакан залпом, он нацепил на лицо улыбку, более похожую на звериный оскал, и произнёс:

— Что ж, я дам соответствующие распоряжения, чтобы вам и вашим людям предоставили все необходимые материалы по делу и доступ к месту убийства.

— И список семей с подобными дарами, присутствующих на коронации, — с таким же оскалом дожимал молодого короля Кречет.

— И… список, — почти прошипел Блавален, — но дорогой мой друг, — он сделал намеренную паузу, — не стоит распоряжаться в чужом доме, зная, что в ваш в любой момент могут проникнуть, и вы об этом даже не узнаете.

— Если бы я вдруг начал распоряжаться в чужом доме, то виновного в убийстве Ханса Исбьерна мы бы нашли уже к сегодняшнему вечеру, — с не менее дружелюбным оскалом ответил Кречет на прозвучавшую угрозу, — ибо не только вы можете применить свой родовой дар. Только боюсь, что после моего вмешательства некому будет обжаловать окончательный приговор.

* * *

Пока меня вели под конвоем, я успел кратко переговорить с Арсением. Нужно было поднять всю имеющуюся информацию по сильным иллюзионистам и магам с возможностью смены личины в Европе. Причем время было очень ограничено, ибо скорее всего исполнитель должен был уже покинуть Копенгаген сегодня к обеду. Я бы так на его месте сделал.

Ну и мне предстояло сделать то, чем я уже несколько раз занимался в Санкт-Петербурге и Москве. Пропустить через себя кровь всех обитателей дворца, отсортировать тех, кто вчера видел исполнителя под моей личиной, и постараться отследить его путь.

Работёнка так себе, но с учётом усилившихся способностей вполне мне посильная. По площади Копенгаген уступал Москве, но вот по количеству населения… Что-то мне подсказывало, что один из ведущих европейских портов набит людьми, словно сельдь в бочке без всяких преувеличений.

Прежде чем начинать бурную деятельность мне требовалось время и тишина, чтобы отыскать след. В какой-то мере я даже был рад домашнему аресту, он играл мне на руку. Предупредив близких, я оголился, чтобы получить большую площадь для поглощения крови, и принялся за анализ.

Выпустив свой дар, я концентрированно, сектор за сектором рассылал моих комарих за образцами. Амалиенборг — огромный дворец, бурлящий людьми в день коронации. В любое время дня и ночи всё равно кто-то из слуг должен был не спать. Отдельной строкой стояла проверка службы безопасности датчан. Очень уж мне хотелось удостовериться, что всё это не подстроено самим Кристианом Блаваленом. А для этого копаться в памяти крови нужно было значительно дольше, дальше и основательней.

Я рылся. Проснулся небывалый азарт. Весь дворец, а следом и город стали одной огромной трёхмерной картой, на которой зажигались и затухали алые точки взятых образцов.

Первое, что насторожило в процессе анализа, это отсутствие стражи и любых представителей охраны правопорядка на гостевых этажах. Охраняли усиленно только короля. Остальные были предоставлены сами себе и собственным людям. То есть, не прибудь мы с собственной охраной, то и вовсе остались бы без защиты.

«Чудно! А как же размещение и защита личных гостей — обязанность хозяина?»

Дальше стало ещё более странно. Испанских грандов я отыскал практически сразу. Те отсыпались после бурной ночи торжественного приёма. Их память действительно хранила пусть и несколько нечёткие от выпитого воспоминания о встрече со мной.

Причём они даже с трудом, но поздоровались со мной на испанском, а мой двойник им ещё и ответил с вполне сносным и заметным акцентом. Голос при этом мне не принадлежал, и это была пока моя единственная зацепка, если не брать в расчет знание испанского языка.

А дальше я пытался отследить себя же в коридорах дворца. Где-то через мимолётный взгляд слуги, где-то через пьяного гостя, а где-то и через вполне себе довольной жизнью служанку, с задранным подолом зарабатывающую местный золотой. Эти оказались полезней всего, не забывая постанывать, они скучающе разглядывали всё вокруг, и чуть ли не считали трещины в потолке, потому проходящих мимо успевали рассмотреть