День выдался ясный, но на редкость морозный. Дело было в разгаре зимы, и тайга сверкала великолепием: солнце сияло, снег блестел, небо светилось голубизной, а лес был столь величественно неподвижен, что не хотелось тревожить его ни словом, ни жестом. Даже самый тихий звук отдавался эхом в морозном воздухе, и присутствие поискового отряда, нарушавшего тишину скрипом сапог, казалось неуместным. Люди, подавленные самыми тяжелыми предчувствиями, были здесь чужими.

Конкретного плана у них не было, но каждый из присутствующих умел неплохо ориентироваться в зимнем лесу — «читать Белую книгу», как говорят русские охотники. Замерзшая река была присыпана снегом ровно настолько, чтобы сохранить отпечатки следов. Правый берег представлял собой крутой откос, поэтому мужчины были вынуждены сначала спуститься на лед, а затем и вовсе перейти на другую сторону — туда, где только Бурухин ставил свои капканы. На левом берегу, в низине, снега было больше, но сквозь него пробивались спутанная высокая трава, кустарник и бурелом, а вскоре людей плотной стеной обступил лес. Даже несмотря на то, что деревья стояли голые, найти что-либо в таком лесу было бы практически невозможно, если бы не снег. Он ничего не может утаить: на снежном покрове история всего происходящего пишется в мельчайших подробностях. Судьба Андрея Почепни была начертана здесь одинокой цепочкой отпечатков его сапог — только в одну сторону. Его капканы, расставленные у подножий невысоких деревьев и среди вывороченных корней по правому берегу, были пусты и нетронуты. Примерно в полутора километрах от пасеки в лесу на этом же берегу реки находилась хижина Цепалева. Добравшись до нее, мужчины обнаружили еще один след, ведущий прямо от дверей. Было бы логично предположить, что тут ходил владелец хижины — охотник и поэт, с которым каждый из присутствовавших был знаком. Но след принадлежал не человеку.

Едва минул полдень, и за неделю до зимнего солнцестояния солнце низко висело над рекой, ослепляя, но совсем не согревая. Воздух был морозный и сухой, словно из него выкачали всю влагу, до самой последней молекулы. В полном безветрии снег сверкал яркими искрами; каждая снежинка отчетливо выделялась в хороводе своих подруг. Среди этого сказочного великолепия самые страшные опасения превратились в уверенность. Мужчины взяли ружья на изготовку и пошли по следу — пересекли реку и двинулись вверх по течению вдоль левого берега, в сторону высокого кедра. У его основания они обнаружили растерзанный в клочья матрас Цепалева и свидетельства трагедии, до боли похожей на марковскую: тигр даже не пытался прятаться и напал на вооруженного человека совершенно открыто, с расстояния в каких-то десять шагов, словно это была война, а не охота. У зверя появился свой почерк. Мужчины недоумевали: как могло случиться, что Почепня подошел почти вплотную к тигру, развалившемуся на матрасе, и до последнего не замечал его — громадное яркое пятно на снегу?

Место нападения ясно читалось по примятому снегу, но тела Почепни нигде не было видно и вокруг почти не было крови. Только винтовка Андрея лежала там же, где он ее уронил. Денис Бурухин поднял ее и осмотрел: оружие было заряжено. Он вынул патрон и, приглядевшись, обнаружил маленькое пятнышко в центре медной головки — там, куда приходится удар бойка. Ружье дало осечку. Последняя мысль Андрея Почепни, скорее всего, была о том, что отцовское оружие подвело его. Бурухин прочистил ствол от снега, зарядил тем же патроном и нажал спусковой крючок: ружье выстрелило. Отец Андрея стоял рядом с Бурухиным, и остается только гадать, что творилось в его душе, когда прозвучал выстрел. Он забрал ружье из рук Бурухина, сделал несколько шагов и бросил его в стремнину Тахало — в то место, где вода особенно глубокая и быстрая и потому не успела замерзнуть. После этого он отправился на поиски тела своего старшего сына.

То, что довелось увидеть Александру Почепне, не должен видеть ни один отец. В сорока метрах от кедра, под которым дожидался свою жертву тигр, на обнажившей землю проталине была разбросана почерневшая от крови одежда. Все выглядело так, словно человека разметало взрывом — не осталось ничего, кроме разодранных лохмотьев и пустых сапог. Часы и нательный крестик лежали неподалеку нетронутыми. От тела Почепни уцелели лишь жалкие ошметки, которые все вместе с легкостью поместились бы в карман рубашки. Тиграм свойственно оставлять часть своей добычи, и так зверь поступил в случае с Марковым, но Почепня был съеден весь, целиком, и это было беспрецедентным явлением — как и уничтожение туалета в лагере дорожников. Только представьте себе охотников-удэгейцев, обнаруживших подобную картину лет двести тому назад, их шок и ужас при виде кровавых следов и пустой одежды — и сразу поймете, как образ амбы-людоеда поселился в коллективном сознании местных жителей.

Мужчины тщательно осмотрели окрестности и нашли уходящий след тигра. Он был совсем свежий, оставлен всего несколько часов назад. Изучив оба следа, они пришли к выводу, что Андрей погиб через несколько часов после своего появления на пасеке 12 декабря и еще три дня тигр провел рядом с трупом. Временами он ел, временами уходил на свою лежанку у подножия кедра. Когда здесь не осталось ничего, что могло бы его удерживать, тигр — пока что сытый — двинулся дальше.

У Андрея Почепни с собой был холщовый армейский рюкзак, в который он планировал собрать дичь, попавшуюся в капканы. В этот рюкзак мужчины и сложили его скудные останки. Затем все четверо двинулись в обратный путь — за ними должен был приехать Лопатин. Кроме Дениса Бурухина, который в Чечне повидал всякое, из присутствующих только Даниле Зайцеву доводилось встречаться с чем-то подобным. Он воспринял увиденное с тем же спокойствием, что и гибель Маркова десятью днями ранее, и старался держаться поближе к Александру Почепне. Тот не пролил ни слезинки, не проронил ни слова, но его молчаливая собранность свидетельствовала о подспудном чувстве вины, которое со временем будет терзать его все сильнее.

«Когда я вернулся на пасеку, — вспоминал Лопатин, — они уже сидели на крыльце, ожидая меня. Я спросил, где Андрей. Его отец поднял рюкзак и коротко бросил: „Здесь“».

Все говорило о том, что его действиями управлял не голый случай; он дважды с коротким перерывом нападал на судно, и оба раза направление его ударов было рассчитано так, чтобы причинить нам наибольший вред. <…> Вид его был ужасен, он выражал ярость и негодование.

Герман Мелвилл, Моби Дик, или Белый кит[136]

В Соболином нет ни одного уличного фонаря, и зимой, когда солнце садится рано, поселок погружается в непроглядную тьму уже около пяти часов вечера. Жители старались по возможности не высовываться на улицу. Когда же выйти из дома было необходимо, каждый брал с собой ружье, даже если собирался всего лишь добежать до туалета. Сидя дома возле русской печки, они прислушивались к каждому звуку, гадая, что может означать собачий лай или внезапно наступившая тишина. Дневной свет, огонь, оружие и дикий зверь определяли течение жизни поселка в те дни. Словно машина времени отбросила его назад лет на сто — или на миллион.