Наполеон снова сел на диван. Он замолчал, предаваясь своим размышлениям, а потом, после долгого молчания, добавил:

— Пока я буду жив, я буду всегда наготове, оставаясь в тени. Если Франции суждено возобновить прежние зверства или поддаться своим слабостям, то я ей не позволю погибнуть. Уж я-то смогу с этим справиться, но хочу, чтобы этого не случилось.

Франсуа Бейль понял, что аудиенция окончена. Император больше не смотрел в его сторону и был, судя по всему, погружен в свои мысли. Они оба одновременно встали. Наполеон протянул свою белую пухлую руку и сказал:

— Я был рад снова с вами встретиться, господин герцог Смоленский. Рассчитываю на ваше содействие. Надеюсь, вы будете помогать императору-регенту!

Полковник Арриги, слышавший за перегородкой лишь бормотание голосов, не понимая смысла слов, сразу же понял, что беседа подошла к концу. Он открыл дверь и вытянулся по стойке смирно.

Спускаясь по лестнице, генерал Бейль с изумлением почувствовал, что у него одеревенели ноги: так были напряжены его нервы во время встречи. В приемной первого этажа он знаком показал лейтенанту Вильнёву, чтобы тот следовал за ним, и пошел через двор, который на сей раз показался ему огромным. Дойдя до поста охраны, он приложил руку к своей шляпе, отдавая честь полковнику.

— Спасибо, Арриги, — сказал он ему. — Это было великое событие!

Бейль пересек парк Елисейских Полей, не замечая ни прохожих, ни лошадей. Он был подавлен тяжестью мыслей, которыми поделился с ним Наполеон, и находился под огромным влиянием его личности.

Генерал Бейль решил, что после его беседы с Наполеоном уместно нанести визит принцу Евгению де Богарне. Ему хотелось точнее узнать и о настоящем положении дел, и о практическом значении тех установок, которые дал ему император. Разговор, судя по всему, будет легким, поскольку они знали друг друга с детства. Разница в возрасте составляла всего год: Евгений был младше. Их матери дружили, и Элен Бейль останавливалась в доме семейства Богарне в провинции Орлеане, когда отправлялась со своими детьми в Овернь на летние каникулы. Евгений и Франсуа вместе брали свои первые уроки верховой езды.

После развода Жозефины с ее мужем, Александром де Богарне, а потом и казни последнего в годы Великого террора, их отношения охладели. Элен Бейль, стойкая сторонница традиций, осуждала непристойное участие своей подруги в увеселениях Барраса и мадам Тальен. Однако брак Жозефины с Бонапартом сблизил их снова, и Элен Бейль стала усердной посетительницей Мальмезона, куда часто привозила своего сына.

Он ее охотно сопровождал, потому что был тогда пылким поклонником креольской красоты Жозефины, одевавшейся, как требовала мода, с редкостным бесстыдством. Ему доставляло самое большое удовольствие смотреть на нее. И он чувствовал, как его охватывает сладострастная дрожь, когда она останавливала на нем свой томный взгляд или, прося его сходить за какой-нибудь нужной ей вещью, случайно касалась его руки.

Евгений привязался к Наполеону, ставшему его отчимом, а потом и приемным отцом, и следовал за ним всюду — и в Италию, и в Египет. Он женился на дочери Максимилиана Баварского, и Франсуа Бейль был одним из многочисленных свидетелей на их свадьбе.

Особняк Богарне, где жил Евгений, стоял на улице Лилль, на той же стороне, что и дом Бейля, — не более чем в сотне метров от него. Там-то принц и принял своего друга, через день после его беседы с Наполеоном.

Франсуа Бейль один вошел во двор, где так часто бывал. Маленький для такого большого дома, из-за ограниченности участка, на котором он строился, двор был полон солдат и лошадей, что неоспоримо свидетельствовало о близости власти. Франсуа поднялся по довольно крутой лестнице, обрамленной египетскими барельефами. Его встретил адъютант-неаполитанец в головном уборе с огромной кисточкой, провел через первую комнату с высокими библиотечными шкафами красного дерева, а потом открыл перед ним дверь гостиной, где его ожидал принц Евгений.

Они дружески обнялись и стали вспоминать о прежних встречах, когда они были сначала мальчишками, затем — подростками.

— Как я рад тебя видеть, Франсуа! Ты совсем не изменился, если не считать твоего отличного повышения, — воскликнул принц Евгений, трогая золоченые шнурки эполет Бейля.

— Не смейся надо мной, Эжен! Ты изменился не больше, — сказал Бейль, разглядывая тугие кудри шевелюры принца и его белокурые, победно топорщившиеся усы. — Нет, ты совсем не изменился, даже если и стал императором!

— Не совсем, не спеши! — поправил его Евгений. — Всего лишь императором-регентом. Да и то меня им еще не сделали!

Адъютант-неаполитанец, вернувшись, прошептал ему на ухо несколько слов. Евгений недовольно махнул рукой:

— Попроси их подождать. Я еще долго буду занят и больше не хочу, чтобы меня беспокоили! — А потом, обратившись к Бейлю, сказал: — Кстати, это делегация сенаторов. Их привел граф де Ласепед, который хочет поговорить со мной о процедуре назначения. Это будет для меня хорошим началом. Но ты садись, Франсуа, так нам будет удобней.

Они расположились возле круглого стола, в креслах с прямой спинкой и подлокотниками, которые заканчивались, по последней моде, головами сфинксов, и принц Евгений заговорил:

— Я так же, как и ты, был изумлен решением императора. Я чувствовал, что он что-то замыслил, но никогда бы не подумал о его отречении. Он объявил мне о нем, когда я приехал в Париж, после того как мы с Неем обратили в бегство саксонских генералов-предателей. Единственное объяснение, которое он мне дал, сводилось к тому, что впредь он хочет посвятить себя установлению мира в Европе. Потом он заговорил со мной о регентстве. Он категорически отклонил кандидатуру Марии-Луизы, потому что она — дочь императора Австрии. Она должна посвятить себя воспитанию Римского короля. Оставались еще братья. Однако он явно не хотел, чтобы регентом стал Бонапарт. Почему? Может быть, боялся, что из-за этого он сам окажется в тени или что этот Бонапарт расчистит дорогу для собственных детей. Единственный, к кому он мог бы обратиться (так он мне сам сказал), — его брат Луи, муж моей сестры Гортензии. Но он рассчитывает назначить его на мое место, то есть сделать вице-королем Италии. Потому и выбрал меня. Я возражал, говорил, что у меня мало опыта и, разумеется, авторитета. Но он мне ответил, что в моем возрасте уже был первым консулом, и на этом дискуссию пришлось прекратить. А еще он мне сказал, что может рассчитывать на мою абсолютную преданность его сыну. Похоже, это волнует его больше всего. Мы долго спорили о практических деталях. Прежде всего, о титулах: он предпочел бы именовать меня императором-регентом, а не просто регентом, чтобы подчеркнуть преемственность Империи. Он даже пошутил о моем несносном предшественнике — регенте Филиппе Орлеанском! Много мы спорили и о нем самом. Он настаивал на том, чтобы, не будучи императором, вернуть себе фамилию Бонапарт. Я подчеркивал, как важно ему сохранить свое положение среди европейских монархов. Мы договорились, что его будут титуловать «его императорское величество принц Наполеон Бонапарт».