— Что ж, посмотрим! — ответила мадам Бейль. — Трудности начнутся, если принц Евгений не оправдает ожиданий. И тогда будет слишком поздно принимать разумное решение; тогда снова вернется республика с ее бесчинствами. Ну, и чем же будет заниматься твой героический император?

Пока они обменивались этими репликами, обед проходил так же, как всегда, насколько помнил Франсуа: дымящийся суп в глубоких тарелках, блюдо с разнообразными овощами и нежирным мясом или птицей, сыры из Оверни и десерт — взбитые сливки и пирожные. Прислуживал за столом Габриель, которому помогала молодая служанка, подогревавшая и менявшая тарелки.

— Думаю, в конце недели я смогу лучше ответить на ваши вопросы, потому что на днях собираюсь повидаться с императором, — сказал Франсуа. — А пока я знаю только то, что сказал мне Гёте, когда принимал меня в Веймаре: Наполеон полагает, что все, чего можно достичь военными успехами, уже исчерпано. Он хочет посвятить себя установлению мира в Европе, и для этого ему нужно предстать в новом облике.

— Все это довольно неопределенно, — ответила мать. — Но что он тем временем делает с нами, французами?

Анжелика пришла в возбуждение:

— Ты встречался с Гёте? Он с тобой разговаривал? Я как раз собираюсь перечитать его «Вертера».

Подали десерт. Мадам Бейль успела заказать любимое блюдо сына — клубничное желе. Но его уже клонило в сон, и он почувствовал себя усталым. Съев последнюю ложку десерта, он поцеловал мать в лоб и ушел к себе.

Проходя мимо двери в комнату Анжелики, он решил пожелать ей спокойной ночи, как делал каждый вечер, пока жил дома. Анжелика вскрикнула от радости:

— Входи, Франсуа, я так рада тебя видеть! Опасалась, что ты забудешь зайти. — Она глубоко вздохнула. — Я так боялась, что тебя убьют! Ты, наверное, знаешь, что двое наших кузенов, Лаффары, служившие в артиллерии, погибли в Москве! Похоже, гвардию император берег.

Франсуа улыбнулся:

— Только по пути в Россию, а на обратном пути — нет! Мне кажется, мама не любит Наполеона.

— Она его ненавидит. Упрекает его в том, что он создал фальшивую знать, и в том, что он — плохой христианин. Она все ждет возвращения короля, словно это возможно. Я же думаю, как и ты, Франсуа: мне кажется, это неосуществимо. Революция еще не закончилась. Наполеону удалось прикрыть ее сверху крышкой, но внутри-то по-прежнему кипит, по крайней мере в Париже. Я убеждалась в этом каждую неделю, когда ходила в квартал Шарон помогать монахиням-августинкам, содержащим сиротский дом. Зачастую я была так глупа, что одевалась по моде, и встречные простолюдины бросали на меня злобные взгляды. По их глазам я видела, что они с удовольствием вздели бы мою голову на пику!

— Ничего подобного, Анжелика! Насилие существует, и нам его не Уничтожить, но оно уже совсем не распространяется на весь французский народ. Я много чего повидал в армии, но, тем не менее, она остается республиканской. Надо всего лишь поставить заслон насилию, стараться его не возбуждать, потому что в противном случае неизбежно будет восстановлена монархия. А сейчас нам надо беречь империю!

— Ты будешь помогать принцу Евгению?

— Да, если он попросит.

— Знаешь, а он со мной очень любезен. Всякий раз, проезжая мимо по улице в своем экипаже, весьма галантно со мной здоровается.

— Еще бы, Анжелика, ты же такая хорошенькая!

«И она действительно на редкость хорошенькая», — подумал Франсуа, пристально оглядывая сестру. Конечно, существует всеми признанная классическая красота, воплощенная в античных скульптурах, но есть и иная, более изысканная красота, выражающая представление о совершенстве тех людей, которые в ней себя узнают. Анжелика была совершенным воплощением французской красоты своего времени. Франсуа любовался ее руками, которые ниже плеч становились чуть тоньше, но у локтя обретали прежний объем, необыкновенно хрупкими запястьями, длинными пальцами. И внезапно, сам того не желая, вспомнил крепкую руку Мари-Терезы, ее четкие очертания. «Где она теперь может быть?» — спросил себя он, и у него внезапно защемило сердце. Он пожелал сестре спокойной ночи и удалился в свою комнату, где когда-то жил еще подростком. Он так и не смог разобраться в своих мыслях.

* * *

Утром, во вторник 12 января 1813 года, генерал Бейль решил посетить место, где ему предстояло выполнять задачи, возложенные на него маршалом Бертье от имени императора, то есть командовать гвардейской кавалерией. И он отправился в казармы кавалеристов Военной академии. Пройдя вдоль стены манежа, где его учили ездить на армейских лошадях, он ступил во двор и стал разыскивать кавалерийское командование. В конце концов, он обнаружил табличку, на которой черным шрифтом была отпечатана надпись: «Гвардейская кавалерия, командный пункт». Табличка висела на трехэтажном здании, куда Бейль и вошел. Внутри он обнаружил офицеров, непрестанно сновавших туда-сюда по служебным делам. Все они носили свою любимую форму: черные сапоги и кавалерийские штаны на подтяжках поверх белых рубашек. На ходу они перебрасывались словами, чтобы обменяться сведениями. Бейль понял, что они готовятся к объявленному на послезавтра прибытию из Парижа двух гвардейских эскадронов Великой армии.

Казалось, его здесь никто не узнавал. На нем был зеленый мундир гвардейских егерей, но без галунов, указывающих на звание. Оставшиеся в Париже офицеры плохо знали бойцов Великой армии. Однако некоторые, встречаясь с ним, слегка кивали, хотя и не понимали, какая у него должность. Обратившись к одному молодому лейтенанту, Бейль попросил показать ему кабинет командующего кавалерией.

— Надо подняться на второй этаж и пойти по коридору. В конце увидите прихожую кабинета маршала Бессьера. Но его там нет. Его уже несколько дней здесь не видели.

Немного подумав, лейтенант посмотрел на Бейля чуть пристальней.

— Мне кажется, я вас знаю, — сказал он. — Вы, случайно, не полковник Бейль из гвардейских егерей?

— Возможно, — равнодушным тоном ответил Бейль. Он понял, что приказ насчет него еще не поступил и дальше задерживаться в Военной академии бесполезно.

Вернувшись домой, он встретил во дворе поджидавшего его лейтенанта Вильнёва.

— Знаете, я нашел начальника генерального штаба императора! — воскликнул тот. — Это полковник Арриги! Он мне рассказал, что, сдав русских маршалов в Кёнигсберге, вернулся в Варшаву, где император назначил его первым адъютантом вместо Анатоля де Монтескью, уехавшего в Париж. А сейчас он руководит офицерами, окружающими императора в Елисейском дворце.

— Почему ты говоришь о Елисейском дворце?

— Потому что именно там сейчас живет император. Он предназначил этот дворец для своей сестры Каролины и Неаполитанского короля, но потом попросил их вернуть дворец ему. Он не хотел возвращаться в Тюильри. Наполеон считает, что Тюильри — место для осуществления имперской власти. Теперь ему нужен более скромный дом.

«Вот оно, влияние Гёте», — подумал Бейль.