– А ты? – спросил Френсис коварно.

– Я? – удивилась она. – Что я?.. Если он существует, существую и я. Кому еще кофе?

Они быстро разобрали чашки, импровизированный кофе-брейк всегда кстати, Максим сказал с чашкой в руке:

– Если предположить, что усложнение началось не с простейших на Земле, а гораздо раньше… еще с момента Большого Взрыва, то наша эволюция вписывается в общую эволюцию Вселенной… Она растет, ширится, усложняется, и мы во многом выполняем ее волю… или программу, называть можно по-разному. Педанты сразу уцепятся: считать ли тогда Вселенную живой, им все еще важно искать эту линию, отделяющую разумное от неразумного, живое от неживого, дикари немытые.

Она уловила не столько ход его мыслей, темна вода в облацех, а то, что он полагает правильным, и спросила отважно:

– А что, такая линия есть?

– Нет, – ответил он и посмотрел на нее, как на соратницу, полностью разделяющую его взгляды, – нет такой грани! Все переходит одно в другое постепенно. Если доискиваться истоков разума, то можно и Праатом до момента Большого Взрыва считать разумным, а можно и человека разумным не считать, разум пока что подчинен инстинктам и неукоснительно выполняет его волю.

Она поймала его мысль и, не пытаясь даже уловить ее глубины, а то и так уже мурашки по всему телу, сказала с самым серьезным видом, не столько понимая смысл, сколько чувствуя женским инстинктом, что нужно выговорить уверенно и с чувством, чтобы этого, как подсказывает тот же инстинкт, нужного ей самца оставить себе и не отдать другим женщинам:

– Хочешь сказать, человек усложняется не сам по себе?

– Да, – отрубил он. – Усложняется Вселенная! Это всеобщий процесс. В начале времен было всего с полдюжины легких элементов, и так длилось миллиарды лет. Потом началось образование более тяжелых, еще более тяжелых, совсем тяжелых, начали образовываться сложные структуры вроде галактик и простейших звезд… звезды старели и взрывались, а из обломков образовывались звезды еще более сложной структуры.

Она сказала с улыбкой:

– Ну да, наше Солнце и вся планетная система из обломков!

К ее удивлению, он ответил серьезно:

– Молодец, прямо в точку! Мы все из обломков звезды третьего-четвертого поколений. Судя по составу, даже не одной, а трех-четырех. Это ответ наивным на то, почему нет древних сверхцивилизаций. Им не было из чего образовываться.

– Интересно, – спросила она, – почему все так уверены, что должны существовать и другие цивилизации в космосе?

Он поморщился:

– Дикари. На Земле тоже одни народы вышли из моря, у греков их вытесали из дерева, у германцев вылепили из пота, у ацтеков из перьев… Вселенная – единый организм! И разум мог образоваться только в одном месте. Ну представь себе, что разум образовывался бы в ноге, руке, в заднице…

– В заднице есть, – напомнила она.

– Ну да, – согласился он. – Вспомогательный, хотя у некоторых он и есть главный. В общем, ты поняла, разум во Вселенной мог появиться только в определенный момент, не раньше и не позже, и появиться мог только в одном месте. Значит, если он здесь есть, то больше нигде нет и не будет.

– Конечно, – сказала она убежденно, – еще бы!

Замерла, вдруг заметит, что она просто подвякивает, не понимая смысла, ну как попугай повторяет слова, однако Максим, поглощенный озарением, проговорил с усилием:

– А так как человеческая цивилизация начала стремительно ускоряться… то это значит, что Вселенная вошла в стремительное ускорение. Нет, с разбеганием галактик все та же скорость, ускорение идет в лице нашей цивилизации. Мы – ее нервный ганглий. Первый и пока, возможно, единственный. Как дальше пойдет… не знаю. Но уверен, Вселенная знает, что делает.

Она спросила недоверчиво:

– У нее есть план?

– У муравьев нет плана, – возразил он, – но они завоевали планету. Ты молодец, Аллуэтта!..

– Ой, – сказала она испуганно, – я что, брякнула что-то правильно?

– В точку, – сказал он. – Мыслишь нестандартно. А вроде красивая…

Она заулыбалась, но решила, что дальше искушать судьбу не стоит, а то ляпнет такое, что сразу все разрушит, пошла к установке, что помимо биологических материалов умеет синтезировать и кухонные деликатесы, шепотом велела приготовить все самое вкусное, что любит заведующий лабораторией, вон сидит, отвернувшись, уже и забыл о них, такой бесчувственный…

Установка посомневалась, судя по задержке, может быть, советовалась в облачном датацентре насчет предпочтений заведующего, никогда таких сложных заданий не давали, ведь не обязательно же самое употребительное является одновременно и самым вкусным, но спустя целых двадцать минут на лоток начали выдвигаться бесконечные поджаренные хлебцы, кубики козьего сыра, чашки с горячим кофе…

Аллуэтта шепотом ругнулась на дуру, быстро продиктовала несколько названий, что застряли в голове со времен последних вечеринок в роскошных ресторанах из ресторанных меню.

– И не спеши подавать, – прошипела она, – я скажу, когда будет можно!

Максим работал, одновременно раздумывая, что новации входят в жизнь очень уж стремительно, и кто-то все еще обсуждает дурацкие шоу по жвачнику, но кто-то примеривается, каким будет в сингулярности, составляет скрупулезные планы, что в организм вставить, а что удалить. Многие готовы удалять как органы, так и некие гадкие эмоции. Их теперь стереть можно, хоть пока дорого и непросто. Однако это лучше, чем жить с какой-то фобией, отравляющей жизнь.

И таким образом уже намечаются два чуть ли не подвида в едином некогда потоке людей. Одни просто люди, какие мы все есть сейчас, а другие уже в мыслях и планах те, какими станут, когда можно всобачивать имплантаты в тело, менять организм, психику, возможности мозга..

Он точно знал, как поступит он, но когда косился на Аллуэтту, рассчитывая, что та не видит, то не знал: плакать или смеяться, никогда не видел столько наивной дурости, высокомерия, чистоты и желания учиться новому, необычному.

Причем она прекрасно отличает новый способ приготовления крепкого коктейля от способа печати стволовых клеток и готова учиться именно работе со стволовыми клетками.

Аллуэтта как почувствовала его взгляд, сделала кофе и понесла его на подносе к столу Максима, опустив скромно глазки, как примерная школьница в закрытом учреждении для благородных девиц.

– Это мне? – спросил он. – Спасибо. Присядь, отдохни.

Он сам не понял, почему у него вырвалось такое, но никогда не перестающий работать и искать всему рациональное объяснение мозг подсказал, что Аллуэтта с утра на ногах, а на таких чудовищных каблуках уже наверняка устала.

– Благодарю, – сказала она с опаской.

– За что?

– Что не вдарил, – пояснила она и присела рядом на самый краешек свободного стула, готовая испуганно вспорхнуть в любой момент..