Теперь посмотрим, что вам помешало сразу увидеть ситуацию таким образом. Ответ Господа Иову был воспринят вами как ответ одного отделенного существа другому, отделенному от него существу, а не как внутренний опыт самого Иова. Наполненный этим созерцанием (представляете, внутри него распахнулись дверцы, и он увидел всю глубину Божественного), вот из этой самой глубины Иов говорит себе – тому, эговому, прежнему: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал… Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». Вот истинная эзотерическая суть ответа Господа Бога Иову. Это подлинный мистический опыт, растворяющий личность. Исходя из этого становится понятно, что в книге Иова ветхозаветная традиция как никогда близко подошла к буддистскому мировосприятию, но так и не смогла в него проникнуть. Да, христианству известен похожий опыт, и называется он словом «умаление». Есть и еще более близкое переживание, называемое «растворением своей воли в воле Божьей». И все-таки полного растворения не происходит. Исходная базовая концепция не позволяет ему произойти.

Д: Но ведь и в христианстве есть просветленные старцы?

А: Что такое «просветленный», Даша?

Д: Это человек, переживший такой мистический опыт.

А: Опыт – это ничто, а вот его осмысление – это всё. Величайший мастер дзен Хакуин так и говорил: просветление (кэнсё) – это ничто. Самое главное – это работа по осмыслению после кэнсё, именно она создает подлинную переплавку личности.

Д: Раве в христианской традиции не было таких личностей?

А: Не знаю. Возможно, были. Однако возникает вопрос: может ли такой человек, оставаясь в рамках традиции, эту величайшую глубину своей святости передать дальше, вниз, тем, кто за ним следует?

Д: А у них бывали ученики?

А: Бывали. Никто не достигал уровня своего учителя.

Д: И это говорит о слабости школы?

А: Это говорит о том, что нет необходимого понятийного аппарата. Александр Свирский при потрясающей глубине своего опыта (думаю, значительно превосходящего средний опыт просветленных буддистов) тем не менее, не мог своим ученикам-монахам сказать: «Вашего „я“ не существует. Есть только один Божественный свет. Отрекитесь от своего „я“, оставьте чувство вины, которое сопровождает ваше „я“ повсюду». Как он мог это сказать, если чувство вины – это базовый рычаг для работы над собой в христианстве вообще и в православии в частности? «Наполнитесь этим светом и легкой походкой идите в космос, потому что вы, оказывается, никому ничего не должны» – у него просто не было возможности так сказать.

Д: Ну, хорошо. А как он сам туда дошел?

А: В той медитативной практике, которую он лично практиковал, он лично дошел до таких высот, где любые слова могут и должны быть оставлены, а следовательно он освободился от всех концептуальных пут – его сознание работало за пределами слов. Поэтому он достиг величайших степеней святости и является фигурой планетарного масштаба. Что он видел в других, в своих учениках? – те же эговые страстишки, для преодоления которых в православии все необходимы «инструменты» уже есть, и ничего «подправлять» и придумывать не нужно. Вопрос же о том, дорос ли кто-то, чтобы вести его дальше, или он к этому не готов – не входил в зону его ответственности. Но именно освобождение от концептуальных пут и его невозможность иметь дело с этими путами в других (почему – это отдельная тема) делает его личный опыт непередаваемым. В чем заслуга Будды? В чем заслуга Христа? В чем заслуга всех величайших учителей? В том, что они не просто сами прошли, но еще и другим путь показали. Если бы концепция позволяла, то книгу Иова не надо было бы расшифровывать. В нашем толковании я раскрываю вам тот опыт, который лежит за пределами иудео-христианской концепции, главным и базовым пунктом которой является следующий: личность нерастворима и в Боге неуничтожима. А в буддизме все наоборот.

Д: А где это записано?

А: Это не нужно записывать. Это тот самый неписаный закон, который все знают. Это главное место конфликта между западным и восточным толкованиями понятия личности.

Д: В соответствии с христианской традицией душа после смерти не умирает? Она дожидается Страшного Суда?

А: Да, но есть множество тонких нюансов. После предварительного суда души либо томятся в муках, либо блаженствуют в райских кущах и затем – Страшный Суд, после которого идет окончательное определение душ: туда или сюда.

Д: То есть, если душа родилась, то она до Страшного Суда должна дожить?

А: Да.

Д: И количество душ все время увеличивается?

А: Это тема – откуда берутся души – весьма темная. Христианская концепция по этому поводу выражается формулой «тайна сия велика есть». И это только одно из очень многих противоречий и неразрешимых вопросов, которые встают перед религией, отрицающей теорию реинкарнации. Неуничтожимость личности – это то, на чем базируется все христианство, оно пропитано этой идеей. Умалиться – да, раствориться – да, но полностью исчезнуть – нет.

Мне представляется, что несвобода от политического пресса в значительной степени способствовала тому, что христианская мысль была так ограничена. Не думаю, что Христос завещал такую ограниченность мысли. Но это отдельная тема, своего рода исторический экскурс. Существовало множество христианских сект, которые проповедовали переселение душ – они были объявлены еретическими и гностическими и постепенно уничтожались. И происходило это отнюдь не потому, что в результате научных или духовных диспутов была доказана несостоятельность их теоретической позиции. Все было гораздо банальней и печальней: их уничтожали, в том числе и физически, из чисто политических соображений, попутно обвиняя их адептов во всех смертных грехах и объявляя их пособниками сатаны.

Теперь, разобравшись в сути ответа Господа Иову, мы можем вернуться к 45-му стиху и прочитать его другими глазами: «Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Посмотрите, какое фантастическое переосмысление концепции Господа: действительно, именно этими строками Иисус отвечает Иову. Это ответ, который исходит из сердцевины того самого нуминозного, сверхчеловеческого, трансперсонального, как сказали бы сейчас психологи, опыта, возникающего в результате встречи с Божественным. Как вы сейчас видите связь между ответом Господа Иову и тем взглядом на Отца нашего Небесного, который проповедует Иисус в Нагорной проповеди?

У: Ты упомянул о том, что мало испытать опыт, нужно еще его применить, и, мне кажется, здесь содержится указание на то, как это сделать.

А: А именно?

У: Неразделение на добро и зло.

А: Вернемся еще раз к ответу Иова. Он говорит: «Я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». И – все! На самом интересном месте ответ закончен! Как же так? Почему не сказано, в чем именно он раскаивается? И что послужило причиной столь полного и искреннего раскаяния? А между тем ответ на этот вопрос является ключевым. Все дело в том, что в рамках концепции, которую я вам изложил, развернутый ответ мог бы звучать только следующим образом: да, я понял, почему Ты, Господи, так легко относишься к процветанию неправедных и к бедствиям праведных; я понял это, получив опыт Твоей величественности, и я раскаиваюсь в прахе и пепле. Он понял это, осознав – и это главный момент – не просто иллюзорность своего человеческого ви́дения, но иллюзорность всего, что происходит на земле, незначительность, если не сказать ничтожность, этого по сравнению с космосом. Однако такой ответ оказался бы в высшей степени противоречащим всей иудейской традиции, концепции, вообще мировосприятию. Написать что-то другое они не могли, потому что это было бы явной ложью, а написать правду они не могли тем более.