даже когда в мундир сбоку что-то остро надавило. Ведьма прижалась вплотную, будто в страсти, и двинула рукой.

Странно, но боли не было. Только пустота. Что-то холодно вошло под ребра, назойливо, так, что захотелось смахнуть, исторгнуть. Петр дернулся, но понял, что не может вдохнуть, казалось, легкое лопнуло и висит в груди печально и сдуто.

На полу что-то мелькнуло. Это были крысы, которых отпустил Лонжерон. Они метнулись с резким визгом, но вместо того, чтобы удрать, бросились на ведьму. Две вцепились в черные волосы, одна прыгнула на лицо. Блеснули зубы и клыки, брызнула, разрываясь, кожа. Ведьма взвыла, пошатнулась, стала царапать себя, сдирая грызунов, но те не давались.

Внезапно освобожденный, Петр попытался вытащить нож, но, к своему удивлению, рухнул на пол. Ноги подогнулись, не слушаясь, в боку залпами стреляло. Прижимая ладонь к мокроте, проступавшей на мундире, он дернулся вперед, туда, где виднелось железное кольцо портала.

Задыхаясь, он подумал, что оглох, – но нет, все и вправду стихло. Ведьма стояла посреди комнаты, неуклюже дергаясь и растопыривая руки, и слепо ощупывала воздух. Глаза ее заливала кровь, изо рта вырывались утробные звериные звуки. С хрустом она наступила на мертвую крысу и вздрогнула – из ладоней вырвался каменный столб, ударил невпопад, сметая пол и лавки. Снова и снова. В избе все поднялось вверх дном, лопнуло окно, сорвалась заслонка. Огонь в печке загудел и взвился, искры посыпались и отправились танцевать по полу. Пламя лизнуло стол, прыгнуло на гроздья одежды под потолком и, распространяя запах горелой полыни, резво побежало на крышу. Затрещали доски. Дым стал заполнять избу, стремительно и густо.

Учуяв пожар, ведьма ударила снова, вслепую, и попала в чан. Тот опрокинулся, кипяток расплескался по полу. Петр пытался укрыться, но руки обожгло, и он вскрикнул. Ведьма немедленно остановилась. Прислушалась и рванулась прямиком туда, где он затаился.

Петр потянулся к крышке колодца. Схватился за кольцо. Неужели стоит упасть – и окажешься дома? Оставишь позади ведьм, бесов, вурдалаков? Сквозь рев огня донеслось скулящее лисье: «Бегите!», и это стало последней каплей. Вцепившись в кольцо, Петр остервенело дернул крышку. Та со скрежетом откинулась и распахнула пасть точно на пути ослепленной ведьмы. Шаг, еще один – и худое тело слепо споткнулось и ухнуло в черную бездну. Эхом оттуда донесся вопль, сочный хруст, а потом громыхнуло так, что избу сотрясло от трубы до подвала. Из колодца повалил черный ядовитый дым.

Петр бросил крышку и налег сверху, кашляя и скребя горло.

– Ключи! – заорали ему истошно. – Ключи, Волконский! Умирайте после!

Ключи… Петр зашарил по полу. Легко сказать… Глаза невозможно открыть от дыма…

Под пальцами звякнуло. Петр стиснул железную связку. Но куда?.. Комнату плотно затянуло чернотой. Гравий в горле перетирал слова до писка. Крикни, ну крикни же. Петр ждал.

– Ключи, Волконский, чтоб вас!

Петр метнул связку в сторону звука. Вдалеке зазвенело, легким, счастливым, едва ли не церковным звоном. Загремели шаги, снова зазвенело. Рядом кто-то склонился, закричал, сильно потянул ворот – Петр не смог разлепить губы. Тогда его ноги поднялись в воздух и полетели. Тело неохотно потянулось следом. Затылок пересчитал доски, чиркнул через порог, брякнулся на мягкое. Вокруг похолодело, посвежело, ворот мундира рявкнул, разрываясь. Треснула рубашка. Бок окатило болью, словно кипятком.

Над ним склонились.

– Послушайте, Волконский… – голос торопливо хрипел в самое ухо, – дело плохо. Очень. Если вы умрете здесь, останетесь навеки привязаны к этому месту, к этой гиблой земле, вам ясно? Но я… Проклятье, вам не понравится, но я… я мог бы… послушайте, я мог бы…

Слова пробились сквозь дымную завесу в мыслях, Петр резко дернулся от оголенных клыков, захлебываясь пустотой в груди.

– Не смейте… – шепнул он одними губами.

– Идиот!

– Граф… – умоляюще протянули в ответ.

– Что прикажете делать, коли он… bête comme ses pieds? Он осел, упрямая кобыла, которая… – Голос прервался. – Что это, вы слышите?

– Да, кажется, будто колокольчики…

– Но откуда?

Это были и вправду колокольчики. А еще копыта, и они стремительно приближались по бурелому, не разбирая дороги. Вот они остановились, вот хлопнула дверца, вот захрустели шаги. Петр приоткрыл глаза.

В густоте леса, нависая над ним, мелькнули иссиза-черные волосы и раскосые глаза, зеленые с малахитом.

Глава 16

Матери и дети

– Да отойдите же от него, я доктор.

Бок проткнуло так, словно в него засунули руку и основательно пошевелили там пальцами. Петр хрустнул зубами, а потом, кажется, на мгновение потерял сознание. Придя в себя, он услышал, как деловой женский голос констатировал:

– Желудок не задет… брюшная аорта в порядке… зашло глубоко, но… печень, селезенка – все цело, даже удивительно. Забавное ранение, ничего не скажешь. Погодите, я обработаю и перевяжу… Удачно, что здесь родник, я промою… Алина Васильевна, будьте любезны, мой чемоданчик…

В нос ударил едкий медицинский запах, на губы плеснуло горечью, Петр закашлялся и приоткрыл глаза. Барышня, что склонилась над ним, была та самая, с малахитовыми глазами. Узкое молодое лицо ее затвердело, лоб изрезался глубокими складками, а взгляд, устремленный на рану, выражал полное сосредоточение. Петр наблюдал за ней отстраненно, будто все еще не окончательно вернувшись в тело. Голова, мутная после дыма, плохо соображала, и мысли выхватили лишь одну странность и крутили ее, крутили: «Удивительно: как бы она ни нагибалась, как бы ни поворачивалась, коса не падает на плечо, так и остается ровно лежать на спине, на зеленом с черными прожилками жилете. Будто приклеенная…»

Сзади раздался оглушительный треск, а затем по лесу прошла волна жара, как от взрыва. Петр догадался, что это рухнула изба. И то ли от этого, то ли от того, как скоро подействовало лечение, в голове стало светлее, в глазах четче, а в боку наступило приятное онемение. Получилось полногрудно вдохнуть и смочить языком пыльные от золы губы.

– Благодарю вас, – шепнул он.

Девушка на мгновение подняла взгляд от перевязки.

– Как это вас угораздило схлестнуться с Синюшкой? – спросила она строго, будто отчитывая, и еще туже затянула рану.

– Она… мертва?

– Да ну что вы, вам она не под силу. Ей мало кто из потусторонних ровня, а уж вы-то… Как вас, кстати?

– Волконский, Петр Михайлович.

– Чудо, что вы выжили, Петр Михайлович. Я мало видела живых с вашей удачей.

За ее плечом осторожно показался Лонжерон. Взъерошенный и вымазанный в саже, с оторванным воротом и диковатым взглядом, он походил на черта.

– Сударыня, – начал он, пытаясь поймать ее взгляд, – правильно ли я понимаю, что