В восемь часов вечера, с точностью до минуты, Джейн стояла перед тем самым домом. Это было прекрасное маленькое здание с арочными окнами в готическом стиле. Мастерская, как называл этот дом Мэтью.

Она легонько постучала в дверь, потом переждала несколько томительных секунд, пока та открылась. Медсестра, которая не могла похвастать аристократическим происхождением, не могла не восхищаться поместьем герцога. От взгляда на пышные деревья захватывало дух, а прелестный домик, окруженный цветущими яблонями и айвой, словно сошел со страниц сказки. Здешние красоты не шли ни в какое сравнение с тусклыми, закопченными сажей, пыльными улицами Лондона. А какое тут было небо! Она едва могла поверить в то, что на небе может быть такое несметное количество звезд, но они уже начинали посверкивать теперь, когда солнце ушло за горизонт.

Позади был долгий день, полный забот о Саре, которая быстро шла на поправку. Джейн старалась по возможности избегать Ричарда, опасаясь, что он заведет еще одну неловкую беседу. Медсестра не видела и Мэтью, начиная с их случайной встречи утром. Это, впрочем, не мешало ей неустанно думать о графе, то и дело задаваясь вопросом, каким же человеком он на самом деле был.

Первый удар в дверь остался без ответа, и Джейн изо всех сил забарабанила кулаком по деревяшке. Она остановилась, лишь когда заметила, как чья–то темная фигура появилась под свисающими ветками ивы. Это был Мэтью, одетый почти так же, как сегодня утром, — за исключением бриджей, которые он сменил на пару черных брюк. Граф был без пиджака, в той же рубашке, рукава которой теперь были застегнуты на запястьях. На Уоллингфорде был черный шелковый жилет с серебряной нитью, на шее он свободно завязал темный платок.

В одеянии Мэтью был какой–то волнующий, скрытый эротизм — и это будоражило воображение Джейн, несмотря на то, что она уже видела его обнаженным. Уоллингфорд был первым джентльменом, которого скромница видела в подобном неофициальном наряде, и это вызывало у нее совершенно новые, острые ощущения.

Мэтью подошел к Джейн и остановился прямо перед нею. Мрачный взгляд художника медленно прополз по ее фигуре — от волос до платья. Этим вечером на Джейн был еще один ноский универсальный наряд — ее гардероб был полон такой безликой одежды. А она еще упрекала себя в легкомыслии, когда купила это полосатое платье из муслина!

Обычно мисс Рэнкин выбирала для себя скромные наряды из шерсти и фланели. Как прислуге, ей было не положено следовать последним веяниям моды. Шерсть и фланель были практичными и прочными, они гораздо больше соответствовали статусу компаньонки леди, чем шелк и парча. И все же однажды она импульсивно поддалась озорному настроению и приобрела это самое муслиновое платье, которое было надето на ней теперь.

По стилю этот незатейливый туалет очень напоминал наряды, которые обычно носила Джейн: высокий закрытый воротник, длинные рукава, никаких кружев, оборок или других типично женских украшений. Ее волосы были убраны в пучок и, как обычно, схвачены серебристой заколкой. Перед визитом к графу Джейн была весьма довольна собственным выбором одежды. Однако теперь, стоя под пристальным взглядом Уоллингфорда, мисс Рэнкин чувствовала себя слишком заурядной, незначительной. Полосатое платье, которое когда–то представлялось ей чересчур легкомысленным, теперь казалось простым и старомодным. Даже если бы Джейн хотела одеться подобающим для графа и ужина образом, она не смогла бы этого сделать — просто потому, что среди вещей скромной медсестры не было ничего столь же утонченного и вычурного, как у женщин его круга.

— О чем вы задумались, Джейн?

— Ни о чем особенно важном, — небрежно кивнула она. — Я просто вспомнила, что должна заглянуть к Саре. Я дала ей кое–что…

— Знаю, книгу, — отозвался Мэтью, подходя к гостье ближе. — Сестра сказала мне. А еще она объяснила, что вы обещали научить ее читать. Что вы имели виду, Джейн?

Медсестра взглянула на графа и увидела в его глазах искреннюю заботу о сестре.

— Я имела в виду именно то, что сказала.

— А правда ли, что вы сама научились читать всего несколько лет назад?

Мисс Рэнкин залилась краской стыда и поспешила отвести взгляд.

— Общаясь с Сарой, следует помнить: моей сестре не стоит говорить ничего из того, что вы не захотите потом повторить. Сара все отлично понимает, она никогда не причинит никому зла, но ее рассудок… Ладно, иногда она напоминает порывистое дитя, которое трещит без умолку.

— Я понимаю.

— Вы осознаете, что я имею в виду, не так ли? Большинству окружающих нас людей Сара безразлична. При виде сестры они лишь раздражаются, отворачиваются и стараются побыстрее скрыться из вида.

— Так поступает большинство, но не вы.

— Да, так и есть. Я с удовольствием вожусь с Сарой. Сестра — смысл моей жизни. Я могу признаться в этом лишь единицам, Джейн. Но быть может, нам лучше продолжить разговор внутри, как вы считаете? Мой камердинер принесет сюда столик с едой.

— Хорошо, давайте пройдем в дом. — Джейн повернулась и решительно взялась за дверную ручку, готовясь пройти в мастерскую. Но вдруг она остановилась, глубоко вздохнула и смущенно опустила голову. — Подождите, — прошептала медсестра и обернулась к Мэтью. — Я много думала об этом. Я хочу знать. Как вы смогли… как вам удалось понять…

— Понять, что именно вы были той женщиной из больницы?

Джейн кивнула и сжала пальцами ручку, но так и не открыла дверь.

— Я догадался по вашему имени.

— В Лондоне тысячи Джейн.

— Но ни у одной из них нет такого голоса.

— Мэтью…

— Джейн, верьте мне, когда я говорю, что был буквально околдован вами. Но, прежде всего — вашим голосом, вашим нежным, ангельским голосом! Стоило мне его услышать, и для меня открылся новый мир. Когда в танцевальном зале ваш голос вдруг зазвучал мягче, я сразу все понял. Я не мог забыть этот голос, Джейн!

Мэтью резко, прерывисто задышал. Его гостья из последних сил боролась с желанием встретиться с его глубоким, цепким, почти страстным взглядом.

— Мы сделали то, чего обещали никогда не делать, — хрипло прервал повисшую мрачную тишину Уоллингфорд. — Мы — вы, точно так же, как и я, — никогда не желали выставлять себя и свои чувства напоказ, под любопытные взгляды окружающих. И все же мы совершили невообразимое, мы продали себя друг другу.

Это признание не могло оставить Джейн равнодушной. И в самом деле, они согласились честно поговорить друг с другом, сорвать наконец–то мантии секретов, покрывавшие их обоих. Но напоминание об этом тревожно щекотало нервы. Джейн знала, на что она идет. Ей предстояло полностью раскрыться, доверив все свои тайны Мэтью, и все же это не могло удержать ее от этого волнующего свидания.

— Наши с вами души повреждены, Джейн, они испорчены злом и грехом. Мы оба сломлены, оба травмированы, — прошептал граф, поглаживая большим пальцем неровную кожу ее верхней губы. — Вы носите свои шрамы снаружи, мои же скрыты очень глубоко. Но эти шрамы есть, Джейн. Только вы сможете увидеть их.