Прошло три часа. Луч солнца растопил край стола и многоугольная, наполненная изнутри отраженным светом тень заструилась по балюстраде. Тема оторвался от книги. Библиотечный зал казался ему беззвучно далеким, словно круглая картинка в бинокле, сбившемся с резкости.

Медленно, по огромной небесной дуге он опустился к оправленному в утреннюю морскую лазурь архипелагу. Топча луг, царское стадо подходило к воде и купальщицы на берегу закладывали коронами влажные косы, глядя, как торопливый прибой моет плечи зашедших на мелководье быков.

Европа, Европа Агенорида, ухватившаяся за властно изогнутый рог, заглядывала в зеленую, испещренную полощущимися складками света глубину, где дно, каждый камень которого капризно и неожиданно вздрагивал в такт волнам, постепеннно растворилось, размешалось в этой монотонной дрожи, оставив по себе неясную туманную преграду, поверх которой время от времени проплывала сонно колыхавшаяся одинокая медуза или вспыхивала частым блеском острая штриховка ставрид. Она оглянулась. Утренний берег стал далеким и тонким, теплая зелень лугов и темная — кипарисов выцвели под слоем папиросной перспективы, колоннада ближнего посейдонова храма сбилась со счета и подружки у пенного розового края перестали взволнованно окликать ее и замерли, сделавшись одинаковыми фигурками, точно расставленными на холсте небрежной и уверенной кистью салонного викторианского художника.

«Обладавшаяя магическим даром Пасифая изготовила волшебный напиток» — прочитал Тема предложение на середине страницы и вспомнил, как он, каменея от подробной, проникновенной зависти, ласковой ненависти и головокружительного отчаяния, представлял себе Марину и Харина вместе, как это неопрятно, неловко выглядело в его воображении, влажные серые тела, окутанные темноватым липковатым туманом спальни, мятые подушки, занавешенное тяжелой шторой окно с белой плесенью света по краям, — «превращавший семя неверного супруга в многочисленных ядовитых насекомых, испуская которых, он убивал своих многочисленных любовниц». Этот, чудом пропущенный и переводчиками и редакторами очевидный повтор, заставил его несколько раз, с маниакальным вниманием перечитывать фразу до тех пор, пока она не превратилась у него в голове в абсолютно бессмысленное словосочетание.

Ему страшно захотелось курнуть. Он разыскал в кармане рубашки заботливо свернутый накануне вечером походный миниатюрный косячок, огляделся по сторонам и, увидев беззаботно оставленные на ближайшем столе слоистые колонны книг, аккуратно выбрался со своего места и вышел. Спускаясь в курилку, он обогнал на лестничном повороте близорукую студентку и представил себе клубок суетливых инсектов, распухающий в девичьей вагине. Сколопендры, должно быть, особенно щекочут, поежившись, подумал он, отворяя дверь, за которой пластами колыхался академический дым.

В курилке Тема обнаружил Никомойского. Никомойский Тему не заметил. Он стоял у окна, курил и оживленно дискутировал с приземистым стариком, который, что-то настойчиво доказывая Никомойскому, убедительно надавливал время от времени ему на грудь блестящей кривой рукояткой большой инкрустированной палки. Коннотат, услышал Тема, проходя мимо, коннотат перестает быть коннотатом в этом случае и переходит в разряд нейтрального, чисто дискурсивного феномена. Тема прикурил и расположился неподалеку. Через несколько минут Никомойский принюхался, завертел головой, оглянулся, посмотрел на Тему, посмотрел на папироску у него в руке, сделал понимающее лицо и снова отвернулся к своему собеседнику. Тему он так и не узнал.

После библиотеки Тема зашел в один из магазинов готового платья на площади, где стройный элегантный Пушкин широко размахивается, чтобы швырнуть в Большой Зал Филармонии невидимую гранату вдохновения. В магазине он выбрал себе тонкую белую рубашку с итальянским воротником, галстук, украшенный неяркими некрупными шашечками, приличный, более или менее модный костюм в полосочку и классические черные полуботинки, в которых, вероятно, не постыдился бы выйти на работу какой-нибудь среднеевропейский банковский операционист. С удовольствием разглядывая себя в зеркале, он заметил сбоку, на краю отражения, знакомый затылок, знакомый неподвижный наклон фигуры.

— Не великоваты? — спросил Тема продавщицу, особым образом поводя ногами и дергая себя за ремень.

— Подсядут, — заботливо, как медицинская сестра ответила продавщица, — на коленях подберутся слегка и в самый раз будут.

Тема побросал свои старые шмотки в большой полиэтиленовый пакет и подошел к Вере.

— Нехорошо воровать, — сказал он для начала негромко.

— Очень даже хорошо, — живо отозвалась Вера, запихивая под платье очередной бюстгальтер, — ты просто не пробовал никогда. Попробуй.

Она протянула бюстгальтер Теме.

— Не мой размер, — сказал Тема, заранее извинившись перед собой за эту шутку.

Вера обернулась и посмотрела на него.

— Нащупал почву?

Тема искренне задумался.

— Почву? — переспросил он. — Не знаю.

Вера оглядела его с ног до головы.

— Нефть? — спросила Вера без удивления, — Или софт?

Тема посмотрел на часы. Часы он купил еще вчера, они были красивые и современные, без цифр на циферблате, и поэтому он, и без того хронический анахронист, никогда не умел сразу понять, сколько времени. Ему приходилось в уме расшифровывать положение стрелок, сюрреалистическими микроскопическими подпорками подставлять под них соответствующие часы и минуты и потом представлять себе искомые времена суток в виде привычного с детства черного табло с двузначными светящимися числами по бокам однообразно вспыхивающего двоеточия. Он задумался, поднял глаза к потолку и снова посмотрел на часы.

Была половина пятого.

— Не софт и не хард, — задумчиво ответил Тема, — и не нефть.

— Сервис? — предположила Вера.

— Сервис? — переспросил Тема. — Скорее нонсенс.

Они помолчали.

— Поехали, — сказал он решительно, — сама посмотришь.

— Куда еще? — недоверчиво спросила Вера, заталкивая в рукав кружевные трусы с брякающими пластмассовыми подвязками.

— Здесь, недалеко, — ответил Тема, разглядывая адрес, записанный шариковой ручкой на картонном ярлыке от носков, — Смотри, — он показал картонку Вере. — Как ты думаешь? Это одиннадцать? — спросил он озабоченно. — Или семнадцать?

Вера посмотрела.

— Семнадцать, — решила она, прижав пальцем веко и приглядевшись.

— Поехали, — сказал Тема.

Он расплатился, забрал свой пакет, они поймали такси и переехали из одного района города в другой. Пока они ехали, Вера рассказывала про новый курс физических упражнений, который она проходила в одном частном клубе под руководством настоящего шведского китайца, который, по ее словам «мог на лету у мухи все ноги по очереди поотрывать». Тема рассматривал ее. Ему нравилась ее независимая повадка, ее манера ни с того ни с сего строго хмуриться посередине фразы, как будто заранее осаживая предполагаемую вольность собеседника, ее неожиданная самостоятельная улыбка, особым, слегка снисходительным изгибом кривившая длинный рот. В этой комбинации грубоватых черт была какя-то своя специфическая особенность, которую Тема сразу не мог распознать. Вера взглядывала на него иногда с таким отчуждением, что Тема невольно чувствовал себя межпланетным путешественником, случайно столкнувшимся на пустынном галактическом берегу с настороженным, одетым в розовое полупрозрачное трико, зубастым и членистоногим аборигеном, который либо съесть незнакомца собирается, либо отдать в обмен на красивые бусы кристалл драгоценного Криптонита(tm).