Вкратце говоря, впервые за все время, прошедшее с нашей свадьбы, ребенок не занимал в моих мыслях первого места. Наверное, именно поэтому я поначалу не придала значения словам стажерки и даже посмеялась над ними. И все же тень подозрения не покидала меня. Прошло еще четыре недели, «критические дни» никак не начинались, и вот настал день, когда по пути с работы я заглянула в аптеку Потребительского общества. Расплачиваясь на кассе и пряча в карман две упаковки тестов, я думала о том, что девушка-продавец несомненно решила, будто я покупаю их для дочери.

Из аптеки я вылетела еще до того, как она успела распечатать чек.

Едва войдя в дом, я бросилась в туалет и использовала один за другим оба теста. Выждала шестьдесят, сто двадцать, сто восемьдесят секунд. Даже двести, чтобы быть уверенной. Когда я, наконец, нашла в себе силы взглянуть на тесты, я увидела в окошках каждой из пластиковых колбочек по две голубых линии. Столько лет я грезила о них и вот – вижу их наяву.

Мешкать я не стала, хотя могла бы смотреть на них вечно. Завернув каждый тест в несколько слоев туалетной бумаги (на это ушел почти весь рулон), я сунула их в мусорный пакет и завязала тесьму тугим узлом. Я не поленилась даже пройти полквартала, чтобы выбросить пакет в контейнер. К тому моменту, когда вечером ты вернулся домой, я уже пришла в себя настолько, что могла вести себя так, будто ничего не случилось.

Я не собиралась ничего тебе говорить, покуда не приведу в порядок собственные мысли. Проблема была в том, что я просто не могла мыслить здраво с тех самых пор, как увидела две синих полоски в окошке теста. Они так и стояли у меня перед глазами, и мысли мои неслись беспорядочным галопом. Об этом я мечтала много лет, моя мечта сбылась… так почему бы мне не рассказать тебе все? Что тут такого особенного?

Многое, Фрэнк. Многое… Во-первых, мой возраст. Я, конечно, видела своих ровесниц, которые приходили на осмотр в наше пренатальное отделение, но у большинства из них уже было по несколько детей. И даже если не было, разве прошли они через то же, что и я? Пятнадцать лет напрасных попыток и тщетных надежд, пятнадцать лет изматывающих неудач и разочарований. Кроме того, раз я не смогла выносить ребенка в двадцать шесть, когда я была здорова и полна сил, на что я могла рассчитывать теперь? Я боялась, Фрэнк, очень боялась. Да, это была наша с тобой общая проблема, но я почему-то чувствовала себя очень одиноко.

Беременность… Я осталась с ней один на один несмотря на то, что ты, конечно, поддержал бы меня, если бы знал.

Если бы знал…

Той ночью, пока ты храпел рядом со мной, я пыталась взглянуть на тебя новыми глазами. Я смотрела на ортопедическую подушку, которую нам пришлось купить после того, как у тебя выскочил позвоночный диск. Помнишь, как мы с тобой потешались над этим случаем? После того как тебе сделали рентген, я целую неделю дразнила тебя «дедушкой Фрэнком», будучи уверена, что никто и никогда не будет тебя так называть – только не после полутора десятилетий безуспешных попыток обзавестись сыном или дочерью. Я смотрела на твои руки, на кожу между пальцами, которая шелушилась и трескалась от стирки и мытья посуды; много лет подряд ты честно трудился, стараясь мне помочь и хотя бы частично избавить меня от утомительной домашней работы, и вот теперь я собиралась взвалить на тебя еще большее бремя.

Да, Фрэнк, то, что со мной произошло, я считала предательством. Самым серьезным предательством за всю нашу жизнь. Я носила во чреве ребенка, нашего ребенка, но боялась признаться тебе, пока не станет слишком поздно для любого разговора о том, как нам с этим быть. Как я ни старалась, я не могла представить слетевшее с твоих губ слово «аборт». Оно казалось мне слишком жестоким, окончательным. Ты очень ловко избегал его в течение тех трех первых месяцев, пока мы еще «встречались», так мог ли ты произнести его сейчас? Наверное, нет, но рисковать мне не хотелось.

Ну а если быть откровенной до конца (в конце концов, для чего тогда я все это пишу?), мне не хотелось начинать разговор с тобой просто потому, что я не знала, как отвечать на твои вопросы. Много лет я отчаянно хотела забеременеть. Ни о чем другом я не могла и думать. И вот это произошло, и я вдруг почувствовала себя неуверенно. Я ликовала, я была в восторге, но этим мои чувства не исчерпывались, хотя со стороны и могло показаться, будто ничего другого мне не нужно.

Сомнения росли в моей душе. Смогу ли я быть хорошей матерью? Знаю ли я, как ею быть? Моя собственная мать, увы, не могла служить мне примером. Мое своеволие, моя неспособность успокоиться, принять случившееся как должное и надеяться на благополучный исход выводили меня из себя. Сейчас я иногда думаю, не было ли это знаком, предостережением? Быть может, это покажется тебе суеверием, но… ты наверняка догадался, что́ я имею в виду. Кто-то там, наверху, пытался предупредить нас насчет Элинор.

Я, должно быть, дошла до пределов отчаяния, потому что в конце концов не выдержала и позвонила Мэри. Я думаю, свой номер она дала мне просто из жалости. Вряд ли она ожидала, что я действительно позвоню. Мне, однако, оказалось не по силам молчать, не говорить ни тебе, ни кому-либо еще. И вот в один из дней в обеденный перерыв, я, изнемогая от собственной неуверенности, набрала телефон Мэри.

Она взяла трубку на первом же гудке.

– Здравствуйте, говорит Мэгги Хоббс… Несколько лет назад я подавала заявление об усыновлении, и вы дали мне ваш номер…

Последовала пауза; вероятно, Мэри пыталась меня припомнить.

– Вы приходили к нам с мисс Мартой. Моего мужа тогда не было, и…

– Да-да, я помню, – подтвердила она. – Как ваши дела?

– Я просто хотела сообщить вам, что я в положении, – выпалила я. Эти слова сорвались у меня с языка быстрее молнии. Вот что бывает, если звонишь незнакомому человеку без подготовки, под влиянием минутного настроения. – Если все будет хорошо, скоро я стану матерью.

Она очень обрадовалась за меня, Фрэнк. Очень! И это было именно то, что мне нужно – непритворная, искренняя, абсолютная радость, которая, как я надеялась, перейдет и ко мне. Все еще согретая поздравлениями Мэри, я записалась к врачу (который, впрочем, принимал далеко от города) и заодно на УЗИ-исследование. На УЗИ мне нужно было идти в конце недели, – в пятницу после обеда, – что было довольно удобно: я была уверена, что сумею отпроситься с работы под предлогом плохого самочувствия.

Мой срок был еще невелик, поэтому определить пол плода оказалось невозможно, да и само исследование представлялось мне обыкновенной формальностью. Так, во всяком случае, я говорила себе, сидя в комнате ожидания. В очереди только я и еще одна женщина оказались в одиночестве, все остальные были с мужьями, партнерами или родителями, которые следили за каждым их жестом, предугадывали любое желание. В эти минуты мне очень не хватало тебя, Фрэнк, и я жалела, что у нас с тобой все так непросто.

– Вы замужем? – без обиняков спросила акушерка, размазывая по моему животу специальный гель.

– Да, конечно. К сожалению, мой муж сейчас за границей, на международной конференции. Он очень хотел поехать со мной, но, к сожалению, его задержали дела, – бодро отрапортовала я, а про себя подумала, что точно такими же словами я объясняла твое отсутствие Марте и Мэри. Вся разница заключалась в том, что сейчас ты был вовсе не за границей, а в двадцати минутах езды на машине.