– В суде, в суде, Глеб Владимирович, куда мы передадим дело по убийствам, совершенным вами. Опять забыл сказать, – шутливо шлепнул себя по лбу Артамошин. – Нашим экспертам удалось извлечь кассету из магнитофона и восстановить запись с зажеванной пленки. А там крики. Крики вашей жены! Их опознали соседи, которые свидетельствовали до сих пор в вашу защиту. Они подтвердили, что именно это кричала ваша жена вам вслед, когда вы как бы спасались бегством от ее истерики. Но мы-то с вами знаем, что она на тот момент уже была мертва. Почему?..

И Артамошин замолчал, словно споткнулся о свой вопрос.

Повисла пауза. Долгая, противная, заполненная едва слышными щелчками секундной стрелки настенных часов и слабым жужжанием бестолковой мухи, бившейся о стекло.

И Власов не выдержал. Нога сползла с колена, стукнулся о пол каблук, руки расцепились, легли на стол, спина сгорбилась, взгляд потух.

– Что – почему?

– Почему вы ее убили? Из-за Ольги? Вы так тщательно все подготовили, заранее сделали запись ссоры. Подогнали ее на конец кассеты, чтобы с последними воплями магнитофон сам выключился и не шипели динамики, когда голос вашей жены стихнет. Умно, сказали наши эксперты. Очень тонко и умно, – похвалил Артамошин и заметил, что эта страшная похвала Власову нравится. – Почему вы ее убили, Глеб Владимирович? Устали от ее старости? Считали маразматичкой? Она бы отпустила вас, реши вы уйти к Ольге. Но вы и Ольгу убили. И тогда я понял, что любовь тут ни при чем. Это что-то другое.

– И что же? – сипло отозвался Власов, рассматривая Артамошина с интересом.

– Деньги! – выпалил тот и по тому, как резко моргнул Власов, понял, что наконец-то попал. – Все дело было в деньгах, разве нет? Тех самых, которые вы получили в качестве компенсации после гибели вашего сына. Сколько набралось в общей сложности? Порядка десяти миллионов? Как с ними расстаться? Как?! Ведь если обнаружится, что сын остался жив, деньги придется возвращать. Пусть не все, но большую их часть. Те, что вы получали за участие во всевозможных шоу, конечно, остались бы. Но это где-то одна треть… А остальная сумма? Как быть, как с ней расстаться? Или вы все уже потратили?

– Нет. Не потратил. Инга знала об этом, принялась просить и шантажировать. Я поначалу подумал, что она сошла с ума, когда утверждала, что говорит с Игнатом по телефону. Потом пробил ее звонки и попросил кое-кого из бывших сослуживцев помочь в одном деле. Было установлено приблизительное место, откуда постоянно звонили Инге. Я ездил туда каждый день. Наблюдал, гулял и однажды увидел их: своего сына и его девушку. Они шли из магазина с пакетами и скрылись в одном из подъездов. Я был… – Власов откинулся на спинку стула и глянул безумными глазами. – Я подумал тогда, что у меня галлюцинации, из-за Инги я и сам становлюсь безумным. Но… Нет. Игнат был жив, он просил у матери денег. И еще, и еще, и еще. Намекал на те самые, которые мы получили в качестве компенсации после его гибели. Требовал от матери, чтобы она стрясла их с меня. Я понял, что это не закончится, что-то надо делать. Срочно! Я придумал этот трюк с магнитофоном и в один прекрасный день просто сломал ей шею.

– Вы признаетесь в преднамеренном убийстве своей супруги – Власовой Инги Сергеевны?

Артамошин покосился на видеокамеру: идет ли запись, не остановилась ли? Все было нормально, запись шла. И камера зафиксировала, когда Власов произнес:

– Да. Признаюсь в убийстве своей жены. В преднамеренном. Хорошо спланированном.

– Убийство Ольги Авдеевой… Только не пытайтесь отрицать. Ваше алиби под большим сомнением. Засветились на камерах неподалеку от своего дома, когда возвращались той ночью. Чем было обусловлено ее убийство?

– Тем же самым. Она узнала Игната в библиотеке – по фотографии, которую увидела в моей квартире. Мы как-то были у меня. Она очень тщательно рассматривала его портреты. Потом в библиотеке узнала его и начала задавать вопросы. Нехорошие вопросы. А знал ли я на тот момент, когда разыгрывал роль убитого горем отца? Зачем тогда принимал участие во всех этих шоу? Плакал на камеру! И зачем состоял в их группе, образованной Шныровым? Они же все на самом деле потеряли своих близких. Они скорбели, а я лишь разыгрывал скорбь. И моя жена тоже. Я убеждал Олю, говорил, что не знал ничего. Она сначала верила, а потом перестала. – Власов прикрыл трясущейся ладонью глаза и всхлипнул. – Тот день был для меня страшен. Я попросил ее взять паузу в отношениях. Уехал. А потом она позвонила мне с телефона Шнырова. Он был у нее в гостях, оказывается. Позвонила и предложила поделиться деньгами. Это он! Точно Шныров ее надоумил! Это такой сволочной человек, что…

– Вы поехали к ней тем вечером и убили ее?

– Я не хотел! Ольгу не хотел убивать! Но она… Она ухмылялась, говорила страшные вещи и отказывалась со мной встречаться даже после истечения срока, отпущенного на траур. Я вспылил. И… – Из-под ладони Власова потекли слезы. – И сломал ей шею. Даже не помню, как это произошло. В пылу ссоры! Я хотел! Я пытался с ней договориться! Но она была непреклонна…

– Гражданин Власов, вы признаетесь в убийстве Ольги Витальевны Авдеевой? – Артамошин снова покосился на видеокамеру.

– Да. Признаюсь. Но я не хотел и ничего такого не планировал. И эту девочку… Свету. Не хотел! Не за ней я туда пришел, а за сыном. За этим выродком! Он же спал всегда в это время. Она уходила на работу, а он спал. По двадцать часов мог спать. Я не знал, что он днем съехал, собрав все вещи. Я рассвирепел…

– То есть вы хотели убить своего сына?! Чтобы не возвращать государству деньги за его гибель?

– Да. Этот засранец позвонил мне однажды на домашний с таксофона и предложил сделку. Деньги делим пополам, и он остается Ивановым, уезжает за границу и больше не показывается в стране. Если мой ответ будет отрицательным, он идет сдаваться. Что мне оставалось делать?! – возмутился Власов, убирая руки от лица.

– Делиться вы не собирались?

– Нет, конечно. Я эти деньги выстрадал.

– Вы пришли убить сына и, не обнаружив его дома, убили девушку?

– Да… Я открыл замок отмычкой. Он был просто смешным, игрушечным. Тренировался пару раз в их отсутствие. Я вошел в дом без проблем, но Игната там не оказалось. И – да, я убил Светлану Невзорову в порыве ярости, так и запишите. И все, капитан. Я устал. Уводите меня. На пожизненное заключение себе я уже наговорил…

– Вот видите, товарищ подполковник, я не виновен в убийствах, которые вы пытались на меня повесить.

Шныров смотрел на Егора с мягкой полуулыбкой, как будто журил неразумного подростка. Он уже встречался со своим адвокатом, и тот ему рассказал, что Власов сознался во всех трех убийствах.

– О чем нам с вами тогда говорить? Я не преступник. Вам нечего мне предъявить.

Ночь в камере никак не подействовала на Ивана Семеновича. Никакого раскаяния. Никакой нервозности. Мягкие жесты, высокомерные ухмылки.

– Вы похитили мою дочь, гражданин Шныров. Вы признаетесь в этом?