— Здравствуйте, Сергей, — широко улыбнулся он. — Меня зовут Игорь Басов. Не уделите ли мне несколько минут?

— К вашим услугам, — смерил его взглядом подполковник Сергей Колычев.

Он махнул другим участникам тренировки, давая понять, чтобы его не ждали, и снова повернулся к нежданному посетителю.

— Странно, — произнес он, — вас зовут так же, как легендарного основателя нашей школы.

— А вы не допускаете, что я могу им быть? — ухмыльнулся Басов.

— Навряд ли, — пожал плечами Колычев. — Он жил три с половиной века назад. Впрочем, в этом случае вам бы, наверное, было интереснее зайти в школу моего брата. Он хранит традиции и…

— Единственная традиция, которую следует хранить, — прервал его Басов, — это стремление к совершенству и поиск себя в боевых искусствах. В школе семьи Колычевых сейчас очень красиво расшаркиваются и фехтуют в полном соответствии с каноном двухсотлетней давности, даже не заботясь о том, что на дворе век двадцатый и сабли и рапиры давно ушли в прошлое. Федора мне напоминаешь ты. Ты, как и он, ищешь сам, а не слепо идешь за формой, которая давно потеряла содержание.

Колычев смотрел на него, широко открыв глаза.

— Вы хотите сказать… — удивленно проговорил он.

— Я хочу показать, — бросил Басов, отступая на шаг назад. — Атакуй.

— Ну, держись, — неожиданно для самого себя выпалил Колычев и ринулся в атаку.

Его удар, направленный точно в голову противника, совершенно неожиданно для подполковника провалился в пустоту, а сам он, перевернувшись в воздухе, рухнул на ковер. Мгновенно вскочив, он мягко скользнул к человеку, назвавшему себя Басовым, железным захватом впился в его запястье и через мгновение снова обнаружил себя лежащим на ковре. Противник словно испарился прямо из его рук. Обнаружив его за своей спиной, Колычев снова вскочил и направил мощнейший удар ему в грудь. Теперь словно огромная океанская волна подхватила его и бросила назад. Совершенно ошарашенный и потерявший всякую ориентацию в пространстве Колычев поднялся на локтях. Басов стоял перед ним словно вкопанный. Было видно, что дышит он абсолютно ровно, а на лице застыло выражение покоя.

— Это то, чему я научился после того, как ушел отсюда, — улыбнулся он.

— Где? — Колычев, пошатываясь, начал подниматься на ноги.

— У себя, — ответил Басов. — Когда ты мастер, ты учишься уже у всего мира, но в первую очередь — сам у себя. Главное — это осознание. Техника вторична.

— Осознание чего?

— Пока ты борешься с противником, шансы у вас равны, — спокойно ответил Басов. — Когда ты ощущаешь себя вселенной, у тебя нет врагов. Любой объект, пытающийся вызывать возмущение в тебе, уничтожается сам. Ты непобедим, потому что некому тебя побеждать. Это просто.

— Я слышал об этом в Японии, — кивнул Колычев.

— Но не понял, — улыбнулся Басов. — А я понял… и показал. Технику я специально применил известную тебе. Все из арсенала дзю-дзюцу. Наполнение только другое. Ну, как?

— Серьезно, — кивнул Колычев. — Долго до этого надо идти?

— Это на расстоянии протянутой руки от тебя, — отозвался Басов, — но идти иногда приходится всю жизнь… а иногда несколько жизней, как это было у меня. Мне просто захотелось показать тебе, куда идти, чтобы ты не плутал.

— И только? — поднял брови Колычев.

— Увы, нет, — вздохнул Басов. — Действовать, следуя лишь своим желаниям, — непозволительная роскошь для нас. Скажи, что ты думаешь о войне, которая только что закончилась?

— Страшная бойня, — поморщился подполковник.

— Думаешь, это все?

— Нет, конечно. — Колычев удивленно посмотрел на собеседника. — Люди воюют от века. Так устроен мир.

— Так устроен мир людей-зверей, — произнес Басов, — но он должен измениться. Когда воевали при Карле Стюарте, для того чтобы выстрелить, надо было приблизиться на расстояние считанных шагов. Сейчас артиллерия уже обстреливает квадраты, находящиеся вне зоны видимости артиллеристов. Это только начало. Скоро цивилизация разовьется до того, что одной бомбой, сброшенной с аэроплана, можно будет уничтожить целый город и миллионы людей. Если люди не умерят свою агрессивность, они просто уничтожат себя и этот мир.

— Сколько до этого осталось времени? — поднял брови Колычев.

— До того момента, когда мир окажется перед выбором: измениться или погибнуть? — уточнил Басов. — Очень мало.

— И что же мы можем сделать? — развел руками Колычев. — Люди не меняются.

— Значит, надо меняться тебе самому, — спокойно проговорил Басов. — Проблема в том, что побеждать кого-либо в войне бессмысленно. Сражаясь с отвратительным противником, ты сам становишься подобен ему. Иначе проиграешь. Но если у тебя нет противника, ты можешь спокойно жить так, как считаешь нужным. А то, что при этом можно оставаться непобедимым, я только что продемонстрировал.

— Сказали бы вы это Татищеву, — усмехнулся подполковник. — Он спит и видит, как разгромить коммунистов по всем направлениям. Он человек войны.

— Поэтому я и говорю с тобой, — улыбнулся Басов. — Говорить следует только тому, кто готов выслушать.

— То, что вы сказали, больше подходит для церковной проповеди, — произнес Колычев.

— Как может человек, мечтающий о политическом влиянии, проповедовать отказ от конфронтации? — улыбнулся Басов. — Церковные деятели все время враждуют между собой, а ты предлагаешь им заняться снижением враждебности в мире. Важен не род занятий, а психологический настрой, отношение к миру.

— Многое ли изменится от того, что я изменюсь? — спросил Колычев.

— Многое, — кивнул Басов. — Тот, кто живет по законам другого мира, уже создает этот мир вокруг себя. У тебя много учеников, а будет еще больше. Ты можешь многое.

— Вы поможете? — неожиданно для самого себя спросил Колычев.

— Увы, нет, — отрицательно покачал головой Басов. — Иначе ты не получишь необходимого опыта. Я лишь указал направление. Идти тебе придется самому. Движущийся по пути всегда одинок и в опасности. Помни только, что пустых жертв от тебя никто не требует. Я надеюсь, что ты не намерен собирать апостолов и лезть на крест. Ты идешь своим путем — помогая другим, помогаешь себе. Все просто. Мне нужно лишь, чтобы ты видел связь между собой и миром, в котором живешь. В этом твоя миссия.

— И куда же ведет этот путь? — спросил Колычев.

— К нам, — бросил Басов.

* * *

Вагон трамвая катился по вечернему городу, грохоча на стыках рельсов. Примостившийся на конце длинной деревянной скамейки Санин безучастно смотрел на остывающую после теплого сентябрьского дня улицу. За пять лет пребывания в этом мире он привык и вполне освоился. Ему досталось непростое время — пять самых страшных лет для этой страны. Но, как ни странно, они были для него самыми счастливыми в жизни. Он искал и находил, ставил себе вопросы и получал ответы на них. Жизнь была наполнена смыслом. Свобода, право выбора — нужно ли ему что-либо еще? Что значат суровые научные оппоненты для человека, прошедшего через объяснения в КГБ? Что значили для него, уважаемого профессора университета, неурядицы гражданской войны, если он явился сюда из страны, где знание, не способное принести денег и власти, уже давно не ценилось? И главное, после долгих лет одиночества, неудачного брака и трагического развода он сумел все-таки найти ту, которую любил, ту, которая любила его, ту, которая подарила ему сына. Не радовало только одно. Двое его учеников, с которыми он попал в этот мир, сделали самое глупое из возможного. Они начали враждовать. В итоге один оказался в тюрьме, а другой стал главой спецслужбы возникающего на обломках империи государства. Вопрос еще, что хуже. Один, по крайней мере, изолирован. А второй? Обладая такими знаниями вкупе со жгучей ненавистью, можно много дров наломать… Ради благих целей, как всегда.