разу не обернулся. Скоро деревья сада скрыли его. Тогда она рванулась с места и побежала по тропинке к шалашу. Она бежала и бежала, не в силах остановиться, и ей чудилось, что не она бежит, а сама земля под ней все ускоряет свой неощутимый бег, как то колесо, на котором ей довелось кататься в городском парке: ты остаешься на месте, а оно вертится под твоими ногами.

Когда Галя пришла на стан, Вера и Лена спали в шалаше. Жалость к своим подружкам почувствовала она и раскаяние: подбила их идти в ночь на плантацию, а сама пришла только перед восходом солнца. Не позови она их, они гуляли бы до рассвета, а не валялись тут. Постояв немного, Галя осторожно легла рядом с Леной на соломенный тюфяк.

Вверху над шалашом звенели жаворонки, будто там кто-то весело тряс бубен с серебряными колокольчиками. У печурки повариха с треском ломала хворост. В соломе у стенки шалаша пищали мыши, как бы чему-то радуясь и резвясь. Километрах в двух по железной дороге с веселым грохотом, звучно оглашавшим всю окрестность, торопился куда-то скорый поезд, и колеса его с необычайной быстротой внятно отстукивали: тра-та-та, тра-та-та. Под такую музыку только «барыню» отбивать.

Нет, спать Галя не могла. Она встала и вышла наружу.

На востоке уже блестел полукольцом золотисто-красный ободок солнца. На него свободно можно было смотреть, ничуть не щурясь. Маячившая в просветленной дали Даниловка курилась жидкими сизыми дымками. Над речкой неровной зубчатой грядой стоял розоватый туман. Медленно, с трудом выбираясь из-за степных увалов, солнце наконец выкатилось и повисло под тонкой длинной полоской охваченного малиновым пламенем облака, словно большое яблоко на розовой ветке.

Солнышко! Милое солнышко! Это ее, Гали, золотое, радостное солнышко! Оно встало и идет навстречу ее любви, новой жизни, счастью, оно освещает мягким милым светом и ее надежды и мечты.

И ей захотелось сказать, нет, не сказать, а крикнуть во весь голос что-нибудь такое, что услышали бы все живущие на земле и почувствовали бы и поняли, как прекрасна, как чудесна жизнь!

Но Галя ничего не сказала и не крикнула, только подняла вверх руки, как бы готовая обнять и солнце, и далекий сад, и весь родимый край.

Грубоватый надтреснутый голос поварихи Луши привел ее в себя.

— Чего тянешься-то? — сердито проворчала Луша. — Спала бы да спала. Ночь-то, поди, прошаталась?

Галя опустила руки, тихая, улыбающаяся, подошла к печурке. Над огнем на палке висел большой закопченный котел, прикрытый деревянной крышкой.

— Не спится, тетя Луша, — сказала она, подсаживаясь к огню.

— Какой же это шалман тебя сна-покою лишил? Не Андрюха Травушкин, случаем?

— Да что ты, тетя Луша!

— Я пятьдесят годов тетя Луша! — ледяным тоном проговорила повариха. — Зря, что ль, слух по селу идет? И Пелагею спрашивала, а она говорит, вот-вот дело уладится. Как же это так? Гуляла ты с Илюхой, и вдруг… С ума спятила, что ль, ты, девка?

— Да нет же, тетя Луша, — горячо возразила Галя. — Я и не думала насчет Андрея. Одни пустые разговоры. Ну, ходила я с Андреем вместе к хороводу, и то так, от нечего делать. По правде тебе сказать, обозлилась на Илюшу, вот и пошла. Пусть, думаю, помучается.

— А теперь-то помирилась?

— Помирилась.

— Стало быть, с ним ты сегодня проворковала?

— С ним.

Галя покраснела и опустила глаза.

— Вот и слава тебе господи! Вот и хорошо. Ну, ступай, ступай в шалаш, поспи чуток, — сказала повариха.

— Нет, тетя Луша, не усну я все равно.

— Как хочешь. — Голос у Луши теперь совсем иной, какой-то особенно ласковый. — Тогда посиди, погрейся. Хочешь, чаю дам? Он уже поспел, — Луша встала, налила в кружку янтарно-желтого кипятку, всыпала в нее две столовые ложки сахарного песку, тщательно помешала и подала Гале. — Пей, доченька, пей. Есть тебе неохота, знаю, а чайку выпьешь. Скоро и трактористы мои начнут подходить. Будка-то сегодня пустая. Все загулялись. Да и когда же гулять, как не по такой погоде. Тут сама с вечера маленько прикорнула, а ночь пришла — не спится, да и только…

Рядом со свекловичной плантацией были пары́, которые трактористы недавно начали поднимать. И Галя подумала: «Если бы не уходил Илюша в Александровку, мы виделись бы с ним хоть пять раз на день!»

После минутного молчания Луша таинственно прошептала:

— Ну, расскажи, Галка, чего тебе Илюха-то говорил?

— Да замуж предлагает, — деланно равнодушным голосом ответила Галя, держа обеими руками коричневую эмалированную кружку.

— Ну, а ты? — заинтересованно допытывалась Луша. Галя, обжигаясь, хлебнула чаю, с улыбкой сказала:

— Ладно, говорю, замуж так замуж!

Луша весело и душевно засмеялась.

— Чудачка, — сквозь смех сказала она. — Разве ж так можно? Разве ж так отвечают?

— А как же? — с наивным видом спросила Галя. Луша перестала смеяться и растроганно заговорила:

— Не знаю уж, как по-вашему, по-теперешнему… только, думается, не так, Галюшка, ты ему сказала… По-иному надо бы… потеплеича! Ты бы ему так: милый ты мой, драгоценный Илюшенька, люблю я тебя навечно, и бери ты меня к себе, буду я жить у тебя с твоими батюшкой и матушкой, как со своими родными, потому как родней тебя нет у меня теперь никого на свете! От таких-то слов парень, гляди, совсем размяк бы! А ты — замуж так замуж! Небось он и скис. Их, мужиков-то, ублажать надо. Сама знаю. И скажу тебе правду истинную: ты не гляди, что они злые да грубые. Дюже они на ласку падки, ну чисто дети малые или телята! Запомни это и поласковей, поласковей с Илюхой обращайся. Парень стоящий. С малых лет слежу за ним. Действительно ребятенком шаловливый был до невозможности… но безвредный. Не как некоторые охлынники. И уважительный такой да ласковый: «Здрасте, тетя Луша!» Никогда не пройдет, чтобы не поклониться, и досе. Да в нашем колхозе, хоть по работе, хоть по поведению, лучше Ильи и нет парней, ей-богу. Оно конечно, и Вася ваш, и Огоньков — тоже ребята славные, но до Илюхи не дотянут. Счастливая ты будешь с Илюхой, вот что я тебе скажу.

Галя пожалела, что разоткровенничалась: теперь как бы не пошел звон по селу о помолвке с Ильей.

— Тетя Луша, — просительно проговорила она, — я пока не хочу маме и бате говорить… Мы потом оба придем и скажем. И я тебя очень прошу… никому не говори… Пусть это будет в секрете до осени… А когда решим свадьбу играть, тогда все и узнают.

— Ну что ж, ну что ж, миленькая. Помолчу. Коли вам так надо, помолчу. Илюха не обманет,