Я свернул птице шею, резко запрокинув ей голову назад – схватившись одной рукой за клюв, а другой за шею… Перья у олуши оказались такие крепкие, что приходилось их вырывать вместе с кожей, – я уже не ощипывал ее, а раздирал на куски. Она оказалась легкой как пушинка, хотя с виду была огромная. Я схватил нож и ободрал ее всю целиком. Надо же, какая здоровенная, а мяса всего ничего – только на грудке! Оно оказалось жестче, чем у корифены, а на вкус – рыба рыбой. В желудке у нее, кроме кусочка корифены, который я только что ей скормил, были еще три маленькие рыбешки. Смыв с них остатки желудочного сока, я их съел. Съел я и птичье сердце, и печенку, и легкие. Проглотил глаза и язык и запил водой – только одним глоточком. Потом сломал ей череп и высосал крошечный мозг. Объел и перепонки на лапах. От птицы остались лишь кожа, кости да перья. Все это я бросил под брезент Ричарду Паркеру, который даже не заметил, как прилетела птица. Только сейчас наружу высунулась огненно-рыжая лапа.

Из его логова еще несколько дней летели пух и перья – их тут же сдувало ветром в море. А в воде все это проглатывали рыбы.

Но ни одна птица не возвестила мне, что земля близко.

А однажды я встретился с молнией. Небо стало черным-черно – день превратился в ночь. Ливень так и хлестал. Где-то вдалеке прогремел гром. Я думал, на том все и кончится. Но поднялся ветер и принялся швырять дождь туда-сюда. И тотчас небо с треском раскололось пополам и белая вспышка пронзила воздух и воду – поодаль от шлюпки, но все было видно как на ладони. Белые проблески разошлись под водой от ее ствола, точно, корни: гигантское древо богов встало на миг посреди океана. Мне бы и в голову не пришло, что так бывает, – чтобы молния ударила в море. Гром грянул с чудовищной силой. Вспышка была невероятно яркая.

Я повернулся к Ричарду Паркеру и сказал:

– Видал, Ричард Паркер? Это была молния. Ричард Паркер распластался на дне шлюпки, растопырив лапы, и затрясся от ужаса.

На меня же это зрелище подействовало совсем иначе – будто вытолкнуло меня за пределы, положенные смертным. И тут сверкнула еще одна молния – гораздо ближе. Наверное, целила в нас: мы только-только перевалили гребень волны и покатились под откос, как она ударила позади – в самую вершину. Мир взорвался горячей водой и паром. Две, от силы три секунды в небе плясал ослепительно белый осколок стекла – разбитого окна в космос, бесплотный, но исполненный колоссальной мощи. Десять тысяч труб и двадцать тысяч барабанов не наделали бы такого шума, как эта молния, – загрохотало так, что я и впрямь чуть не оглох. Море побелело; вообще все цвета куда-то подевались. Остались только слепящая белизна и беспросветная темень. Свет пронзал темноту, но не рассеивал. Исчезла молния так же как и вспыхнула, – в мгновение ока, раньше даже, чем на нас обрушился горячий душ. А огретая по макушке волна слилась с чернотой океана и покатилась себе дальше, как ни в чем не бывало.

Я застыл как громом пораженный – почти в буквальном смысле слова. Но страшно не было.

– Хвала Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! – пробормотал я скороговоркой. А Ричарду Паркеру крикнул: – Да хватит тебе трястись! Это же чудо! Божественная сила прорвалась к нам! Это же… это…

Подходящего слова я так и не нашел – настолько все это было необъятно и потрясающе. Я онемел от восторга, даже вздохнуть толком не мог. Я повалился на брезент и широко раскинул руки и ноги. Скоро я продрог до мозга костей под этим дождем. Но все равно улыбался. Я побывал на волоске от смертоносного электрического разряда и ожогов третьей степени, но до сих пор вспоминаю эту встречу как одно из мгновений совершенного счастья, так редко выпадавших мне на долю в те дни великого испытания.

Пережив настоящее чудо, так легко отбросить все мелочные помышления и предаться мыслям, объемлющим мир от края до края, вмещающим гром и звон, глубь и мель, близь и даль.

– Ричард Паркер! Корабль!

Однажды мне довелось-таки выкрикнуть эти слова. О, какая радость! Все обиды и разочарования позабылись вмиг. Я прямо-таки просиял от счастья.

– Все у нас получилось! Мы спасены! Понимаешь, Ричард Паркер? СПАСЕНЫ! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Я, конечно, попытался взять себя в руки. Что если судно пройдет слишком далеко и нас не заметят? Что тогда делать? Выстрелить из ракетницы? Ерунда.

– Идет прямо на нас, Ричард Паркер! Ох, спасибо тебе, Господь Ганеша! Будь Ты благословен во всех Твоих ипостасях, Аллах-Брахман!

Нет, мимо оно не пройдет. Что может быть прекрасней, чем счастье спасения? Да ничего – уж вы мне поверьте! Я поднялся на ноги – впервые за долгое время решился на такое усилие.

– Ты только представь себе, Ричард Паркер! Люди! Еда! Постель! Опять заживем! О-о-о, какое счастье!

А судно все приближалось. Смахивало на танкер. Я уже различал очертания его носа. Спасение шло к нам в одеждах черного металла, окаймленных белой полосой.

– А что, если…

Я не посмел произнести этих слов. Но разве так уж невозможно, что отец с матерью и Рави тоже спаслись? Ведь на «Цимцуме» спасательных шлюпок было полно. Может, они уже давным-давно в Канаде и с тревогой ждут от меня вестей. Может, вообще все спаслись, а меня одного не нашли.

– Господи, до чего же они огромные, эти нефтевозы! На нас медленно наползала гора.

– Может, они уже в Виннипеге? Хотел бы я посмотреть на. наш новый дом. Как ты думаешь, Ричард Паркер, есть ли в канадских домах внутренние дворики, как в тамильских? Нет, наверно, нет. Их в первую же зиму завалило бы снегом. А жаль. Не знаю места спокойнее, чем тихий внутренний дворик солнечным днем. Интересно, а какие пряности растут в Манитобе? До судна было уже рукой подать. Пора бы им и остановиться, а не то скоро придется разворачивать назад.

– Так какие все-таки пряности… О Господи!

Тут я с ужасом осознал, что танкер идет не просто нам навстречу, а прямиком на нас. Исполинская стена металла с каждой секундой разрасталась вширь. И опоясывавшая ее гигантская волна катилась вперед неумолимо. Ричард Паркер наконец почуял надвигавшуюся на нас смертоносную громаду. Он повернулся и залаял на нее, но не по-собачьи, а как подобает тигру – могуче и страшно, точь-в-точь под стать нашему положению.

– Ричард Паркер! Оно нас сейчас задавит! Что же делать?! Быстрей, быстрей, ракетницу! Нет! Надо грести. Так… Весло в уключину… Есть! ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮ…

Носовая волна подхватила нас и подбросила кверху. Ричард Паркер съежился, шерсть у него встала дыбом. Шлюпка соскользнула с гребня волны, разминувшись с носом нефтевоза на какую-то пару футов.

А борт протянулся, казалось, на добрую милю. Целая миля высоченной черной стены каньона, целая миля замковых укреплений – и ни единого часового, что заметил бы, как мы изнываем во рву. Я пальнул-таки из ракетницы, но не смог толком прицелиться. Вместо того чтобы взмыть над бастионами и взорваться у капитана под носом, заряд срикошетил от борта, улетел в океан и, прошипев что-то на прощание, испустил дух. Я дул в свисток что было мочи. Я орал во всю глотку. И все напрасно.