…Я с удовольствием усмотрела отъезд любезнейших сыновей моих великих князей из Парижа, где время их пребывания, будучи большей частию занято предметами, до военной службы касающимися, слишком мало позволяло им помышлять об усовершенствовании познаний. Всякий молодой человек имеет нужду отделять некоторое время для собственных своих мыслей и приумножения своих сведений и утверждения в приобретенных познаниях и правилах, ибо, по сохраняемому мною всегда в памяти замечанию, тот, кто вперед не двигается в учении, отступает назад.

Никаких шагов «по пути разврата» юные великие князья в Париже не сделали, а если и сделали, то сведения об этом до матушки не дошли. Огорчало только одно: всем наукам сыновья предпочитали военные строевые игры. Мария Федоровна надеялась, что удачная женитьба сможет разбудить в них другие интересы.

Первое требование к будущей жене Николая – безупречная родословная. Что она должна быть немкой, сомнению не подлежит. Самая высокородная из немецких принцесс живет в Потсдаме, это дочь прусской королевы Луизы, у которой был пылкий, хотя и платонический, роман с Александром I, внучка Фридриха Великого. Но Фридрих когда-то заявил: «Выдавать немецких принцесс замуж в Россию нужно, даже необходимо, но сие не должно касаться моих сестер, дочерей и внучек». Его решения были непререкаемы. Но это – при жизни. Марии Федоровне удалось преодолеть запрет владыки Пруссии и устроить брак его внучки, Фредерики-Луизы-Шарлоты-Вильгельмины, со своим любимым сыном Николаем. Это оказалось не так уж сложно: стоило намекнуть Фридриху Вильгельму III, отцу принцессы, что его дочь ждет российская корона. Ну а то, что есть законный наследник, цесаревич Константин, никого не должно волновать: уж эту-то преграду она, Мария Федоровна, преодолеть сумеет. И сумела.

Яков Иванович Санглен, чиновник департамента полиции, по долгу службы обязанный все замечать и запоминать, оказался в Зимнем дворце на следующий день после убийства императора Павла. Вот что случилось ему увидеть и услышать: Среди людей, всецело отдавшихся восторгам достигнутой победы, один великий князь Константин казался заплаканным… В нескольких шагах от него офицеры громко и весело разговаривали: можно будет одеваться как угодно, носить фраки и круглые шляпы, как прежде! (Павел категорически запретил и фраки, и круглые шляпы, что вызвало возмущение модников. – И. С.) В другой группе Николай Зубов, разговаривая с князем Яшвилем, обсуждал события истекшей ночи: «Жаркое было дело!» Константин лорнировал тех и других и в момент, когда все стихло, произнес, как будто про себя, но так, чтобы его все слышали: «Я велел бы их всех повесить».

Несколько дней спустя он сказал Саблукову: «Мой друг, после всего, что произошло, мой брат может царствовать, если ему угодно, но если когда-нибудь престол должен будет перейти ко мне, я, конечно, от него откажусь». Мария Федоровна не могла об этом не знать, учитывая, что сказано это было преданному ей Саблукову. Скорее всего, верила в искренность Константина. Но знала: Константин очень похож на отца, так же импульсивен и непредсказуем. Он вполне способен отказаться от своих слов. Значит, его нужно устранить. Нет, не насильственно, избави Бог! Все должно быть добровольно и выглядеть прилично. Просто нужно создать ситуацию…

Отпущенная в Европу супруга Константина Анна Федоровна не оправдала надежд свекрови: не стала распространяться о невыносимом характере покинутого мужа, хотя сам факт ее бегства из России свидетельствовал о многом.

Репутация цесаревича в глазах европейских монархов была, конечно, испорчена, но недостаточно для того, чтобы с ним решительно отказались иметь дело. Нужно было действовать.

И тут Константин Павлович сам помог матушке: он влюбился. Влюбился страстно, самозабвенно, навсегда. И это бы не такая большая беда, хотя цесаревич – человек женатый (разводу препятствовала все та же Мария Федоровна, считая, что он ляжет несмываемым пятном на безупречную репутацию царского семейства), если бы предметом его страсти была женщина достойная (в глазах императрицы-матери достойная значит одно: высокородная). А тут – простая польская дворянка Иоанна Грудзинская! Константин всегда был так эксцентричен! Матушка запретила ему даже помышлять о браке. Но, подумав, поняла: этот брак как раз и приведет его к добровольному отречению: морганатический брак – серьезное препятствие на пути к российской короне. Не лучше ли миром: тебе – твоя любимая полька, мне – право на престол для моего любимого Николая. Разумеется, переговоры на столь щекотливую тему велись в глубокой тайне. И Константин подписал отречение. О том, как восприняли это Николай и его супруга, и о том, что из этого вышло, расскажу в следующей главе, посвященной Александре Федоровне.

Затевая династический брак любимого сына с самой высокородной из немецких принцесс, Мария Федоровна преследовала исключительно интересы государственные (как она их понимала). Но неожиданно оказалось, что она нашла для сына не только выгодную партию – нашла любимую, «второе я» будущего железного императора Николая Павловича. И сама искренне полюбила новую невестку. Окружающие поражались: она, муштровавшая своих дочерей, как фельдфебель нерадивых солдат, не прощавшая им малейшего проявления независимости, самого ничтожного отступления от этикета, с женой Николая была неизменно нежна и неправдоподобно терпима.

Через 10 месяцев после свадьбы Шарлотта родила сына (об этом подробный рассказ впереди, пока – о роли Марии Федоровны). Свекровь счастлива: Александр и Константин законных детей не имеют, а у Николая – сын! Тут бы и объявить подданным, что теперь именно Николай Павлович – законный наследник престола. Существует мнение, что объявлять об этом не хотел Александр. Якобы он, нерешительный, подозрительный, осторожный, опасался, что у Николая не хватит терпения ждать, что он способен повторить то, что сделали с их отцом и дедом. Хотя Николай и уверял брата, да и потом неоднократно повторял, что царствовать он не хочет, Александр этому будто бы не верил. Но чем внимательнее изучаешь документы последних лет царствования Александра I, тем меньше доверяешь этому широко распространенному предположению.

Причина того, что отречение Константина и назначение наследником Николая держались в такой глубокой тайне, в другом: в опасениях Марии Федоровны, что гвардия, которая терпеть не может ее ненаглядного Николашу, не допустит его воцарения. А как гвардия умеет расправляться с неугодными правителями, вдовствующая императрица помнила очень хорошо. Значит, гвардию (и страну) нужно держать в неведении, а уж потом поставить перед фактом – не дать подготовиться. Убедить Александра поступить именно так, как она требует, не составило труда. Безотказный способ убеждения был апробирован давно.

(О том, как после смерти Александра Павловича его младший брат растерялся, а точнее, испугался угроз генерала Милорадовича и присягнул Константину; как младший сын Марии Федоровны Михаил Павлович, загоняя лошадей, носился между Петербургом и Варшавой, уговаривая польского наместника цесаревича Константина приехать в столицу и лично подтвердить свой отказ от престола; как Константин упорно отвергал корону, но отказывался ехать в Петербург, чтобы подтвердить права Николая; как был извлечен на свет Божий указ Александра I о переходе прав на престолонаследие от Константина к Николаю; как придворные присягнули Николаю; как отнеслась армия к приказу о новой присяге; как вывели на Сенатскую площадь гвардейские полки те, кого назовут декабристами (кстати, утверждали, что первой это слово произнесла Мария Федоровна – внесла свой вклад в обогащение лексики языка, который так и не стал для нее своим); как вывел им навстречу Николай Павлович верные престолу полки и чем все это закончилось, рассказывать не буду. Об этом написано, наверное, больше, чем о чем бы то ни было в отечественной истории. Посмотрим, какую роль сыграла в этих событиях наша героиня.)