этой должности, кроме моей. Что он прилетел по поручению Тер-Петросяна и не уедет, пока я не соглашусь. Оказалось, он специально не предупредил меня о приезде в Степанакерт, чтобы встретиться сначала с Самвелом и потом уже вместе с ним уговорить меня согласиться.

Вопрос стоял остро. Ситуация в экономике плачевная: все рушится, бюджет не собирается, долги по зарплатам растут, финансирование армии под вопросом. Вдобавок всеобщая убежденность в фальсификации итогов недавних выборов еще больше усложнила обстановку, породив в обществе тотальные сомнения в легитимности существующей власти. Это отношение могли бы смягчить хорошие результаты работы, успехи в экономике – но их не было. Напротив, ситуация ухудшалась изо дня в день. Все это вместе создавало гремучую смесь, и обстановка в стране становилась взрывоопасной. Когда выяснилось, что Армену Саргсяну предстоит долгое лечение и он не вернется, начался поиск нового премьера. И тут возникла идея пригласить на этот пост меня. Насколько я понял, исходила она от Вазгена Саргсяна. Он рассказал, что моя кандидатура уже второй день обсуждается в Армении и во власти все согласны с мнением, что именно я способен изменить ситуацию к лучшему. Президент поручил Вазгену поговорить со мной.

Часа полтора мы сидели и обсуждали эту тему. Вазген подробно описал ситуацию: дефицит бюджета достиг критической отметки, проблемы с финансированием затронули уже и армию. Он называл мне реальные цифры, а напоследок сказал: «Ты же понимаешь, что, если дальше так будет продолжаться, ты все равно свои задачи здесь, в Карабахе, решить не сможешь». Уговаривал меня и Самвел Бабаян, у которого имелся и собственный резон: чем больше наших, карабахских, будет в правительстве Армении, тем лучше для Карабаха – у нас будет больше влияния на решения, принимаемые по НКР. На самом деле то, что они говорили, было правдой, и все перечисленные аргументы звучали вполне убедительно. Я все это понимал, но… вот черт… мне совсем не хотелось уезжать из Карабаха в Армению! Не помню, что именно я тогда ответил, – кажется, сказал, что даже не знаю, как такую новость преподнести моей семье.

Впрочем, я не лукавил.

Когда рассказал домашним об этом предложении, у нас такое началось! «Что? Куда? Никуда не поедем! Не хотим в Армению!» – все до единого выступили категорически против: и дети, и жена, и мать…

В конце концов я согласился слетать в Ереван и поговорить напрямую с Тер-Петросяном. Семье сказал, что решение еще не принял. Пока летел в вертолете, обдумывал ситуацию. Аргументы, приведенные Вазгеном и Самвелом, конечно, звучали весомо. Я и сам видел, что дела в Армении ухудшаются. Несомненно, в Ереване нужен человек, который справится со всеми проблемами. Но если они не найдут никого, кроме меня, то отказываться нельзя – иначе велик риск потерять Карабах. Да, в тот момент определяющим мотивом для меня являлось беспокойство за судьбу Карабаха – ответственность за судьбу всей Армении пришла позже.

Встреча с Тер-Петросяном лишь подтвердила мои опасения. Он еще раз повторил все, что я уже слышал от Вазгена Саргсяна. Я тут же вспомнил ситуацию с созданием ГКО: как и тогда, мне предстояло принять еще одно бесповоротное решение. Как и тогда, я должен был ясно понять, на каких условиях готов за это взяться, и перечислить эти условия Тер-Петросяну. Вместо Большой советской энциклопедии, послужившей мне когда-то справочником, перед встречей с Тер-Петросяном я полистал Конституцию Армении. Конституция четко говорила о влиянии президента на правительство, но при этом давала премьеру широкие права самостоятельного решения многих ключевых кадровых вопросов. Я сказал Тер-Петросяну:

– Левон, смотри. Я только что стал президентом в Карабахе. Сюда не хочу, мне это не нужно. Вы говорите, что это нужно республике. Хорошо. Я приду, но с условием, что абсолютно никто не вправе вмешиваться в мои дела – я буду полностью самостоятелен. Да, ты президент. Но ты не будешь навязывать мне свое мнение в сферах моей ответственности. У меня должна быть абсолютная независимость в решении вопросов, находящихся в моей компетенции. У меня уже много лет не было шефа, поэтому имей в виду, что со мной тех отношений, какие у тебя складывались с прежними премьерами, быть не может. Я хочу, чтобы мы договорились об этом с самого начала.

Это первое и ключевое для меня условие не встретило никаких возражений с его стороны.

Я продолжал:

– Ни один премьер без парламентской поддержки не сможет вообще ничего сделать – такова структура власти. Я же в парламенте почти никого не знаю. С этими людьми никогда не сталкивался – просто не нуждался в этом, занимаясь исключительно Карабахом. Я вырос не в Армении, жил в Ереване всего несколько лет в студенчестве, и широкого круга друзей у меня здесь нет. Нет у меня и своей партии в парламенте, а я не намерен торговаться с депутатами по каждому голосованию. Кто будет там проталкивать законодательные инициативы правительства? Если мы сейчас это не решим, то мне даже браться не стоит.

Задал и другие вопросы, связанные с конкретной деятельностью правительства как органа власти и лично с моей работой как руководителя правительства. Я сказал: характер у меня резкий, и во избежание будущих конфликтов все должны знать, что в Армении неприкасаемых нет, и в первую очередь – в высших эшелонах власти. Тер-Петросян ответил, что он понимает мои опасения, они объективны и полностью принимает выдвинутые мной условия. Пообещал, что председатель парламента Бабкен Араркцян возьмет на себя все вопросы, связанные с парламентом, а я в роли премьера буду абсолютно самостоятелен. Мы договорились встретиться в более широком составе, чтобы еще раз обсудить все эти темы.

На следующий день такая встреча состоялась. Обсуждение прошло гладко, все понимали, что я буду очень самостоятельным премьером и не позволю никому вмешиваться в дела правительства. Бабкен Араркцян гарантировал, что он обеспечит голосование в парламенте по законопроектам, если, конечно, они не будут выходить за пределы разумного. Я чувствовал: все осознают, что ситуация в стране критическая и нужны общие усилия для ее преодоления. Тер-Петросяну требовалось поставить во главу правительства человека, способного переломить кризис, и при этом нового. У меня же в Карабахе сложился имидж очень энергичного и жесткого руководителя, способного решить любую взятую на себя задачу, какой бы невыполнимой она ни казалась. С моим именем связывались победы в войне за независимость и успехи в восстановлении разрушенной войной экономики.

Я дал свое согласие Тер-Петросяну и, пообещав приступить к работе через пару дней, вылетел в Степанакерт. Мне предстояло сообщить о своем решении семье и собрать вещи.

Дома новость восприняли очень тяжело. Все в