– Когда я был маленьким, я тоже должен был каждый вечер задавать три вопроса, – говорит им Кайл. – Странное совпадение, правда?

– Каждый должен задавать три вопроса, – торжественно говорит самый младший, Иеремия. – Таков закон.

– Ты что, дурак? Это каждый знает, – говорит Илий, подражающий своему дяде Иосифу.

Исаак наблюдает за ними от дверей, но уходит, прежде чем дети успевают задать свои вопросы. Этот вечерний ритуал он сам же и ввел, но ему никогда не нравилось за ним наблюдать. – Прекрати задавать свои идиотские вопросы, – снова и снова повторяла ему мать. – Да что с тобой такое? – спрашивала она, когда он не мог остановиться, но как остановиться, если ты хочешь все знать? Три вопроса были компромиссным вариантом, ежедневным десертом, три вопроса задавались лишь тогда, когда он благополучно укрывался под одеялом, три вопроса приберегались до темноты, никогда не пропускались и задавались перед сном; именно так Исаак узнавал о мире, и именно так, по его мнению, дети и должны узнавать о мире – в темноте, по три вопроса в день. Тем не менее он предпочитает этого не видеть, поскольку предпочитает не вспоминать. Для Иосифа, Фомы и девочек он возложил эту обязанность на их матерей.

Их матерей уже нет в живых, но это неважно. Как сказал бы Кайл, история не об этом.

Проходят дни. Фома обнимается с чужим, Иосиф его игнорирует. Исаак слишком много думает о прошлом. В дневные часы он старается не оставаться с мальчишкой наедине, но ночью мальчишка сам приходит – это происходит слишком часто. Тот мальчишка, который его племянник. Исаак отвечает на его вопросы о Детях в ранние, тяжелые дни, когда они были заперты, ожидая, что небо расчистится и земля позовет их домой, но сам никаких вопросов не задает. Однажды ночью Кайл проскальзывает в дом и садится возле его кровати:

– Три вопроса – мне это очень нравится. А каковы были бы ваши вопросы?

В снах Исаака он теперь снова ребенок. Действительно ребенок, а не мудрец в теле мальчика, которого ему пришлось изображать после падения неба, не вундеркинд, который воспринял отцовское пророчество так, словно это была вспышка молнии, и, наэлектризованный, стал совсем другим. Он смутно видит во сне то время, когда он жил со своей матерью в маленькой комнате над складом, где воняло сырой рыбой и вовсю сновали тараканы – реальные, которые выскакивали из диванных подушек и проскальзывали в дырку в носке любимой туфли, и воображаемые, которые ползали по нему, когда он клубочком сворачивался на матраце и пытался заснуть. Он видит во сне, как мать машет ему на прощание и шепотом обещает, что скоро вернется.

– Свои вопросы я оставляю для Бога, – говорит Исаак. – Думаю, рано или поздно у меня будет шанс его спросить.

– Подождите. Исаак…

Кайл не называет его Отцом, и это хорошо. Однажды он попытался назвать Исаака прежним именем, именем, которое ему дала мать и которое знал только его отец. Этот мальчик, сказал Исаак Кайлу, уже умер. Существует прецедент: Бог дал новое имя Иакову. Каждый отец нации заслуживает собственное имя.

Тем не менее, Кайл это имя знал.

Кайл знал имя, у него была фотография; Исаак вынужден поверить, что мальчишка тот, за кого себя выдает, и он с возрастающей тревогой ждет, что Бог откроет ему, что же, черт возьми, с этим делать.

– Ладно, тогда я вас спрошу, – говорит Кайл. – Вы действительно верите во всю эту чепуху?

– Какую чепуху?

– Ну, вы знаете какую. Чудо. Бог. Что ваш отец предсказал этот гребаный метеоритный удар.

– А разве не предсказал?

– Ну, наверно, да, но это получилось вроде того, что обычно говорят об обезьянах и пишущих машинках. Про Гамлета.

– И что? Что там насчет обезьян?

– Знаете, они… да нет, не обращайте внимания. Я просто хочу уточнить: вы считаете, что вас спас Бог? Конкретно вас.

– Я знаю, что он это сделал, – говорит Исаак, подчеркивая слов «знаю». Это не как раньше, когда люди утратили веру. Сейчас время чудес. Он знает, что Бог его любит, потому что Бог его спас, и знает, что Бог его спас, так как здесь нет другого объяснения. Его отец научил его этому еще до рождения Кайла, и прошедшие годы это подтвердили. – Это тебя удивляет?

Кайл застыл на месте. Исаак помнит это выражение лица из мультфильмов, которые смотрел по утрам в субботу, когда койот, выслеживающий добычу, падает со скалы в тот момент, когда, посмотрев вниз, обнаруживает, что под ногами нет почвы. – Думаю, вы лишь подобрали то, что оставил дедушка.

– Так и есть, – говорит Исаак и умолкает.

* * *

Исаак задувает свечи; Исаак ест торт; Исаак сидит в первом ряду и смотрит, как на импровизированной сцене перед ним разыгрывается его жизнь. Это живая картина по случаю его дня рождения, которая в последние десять лет разыгрывается каждый год в убежище, которое стало музеем. Один из внуков Исаака играет Исаака. Иосиф играет Авраама. Одни женщины играют других женщин.

Кайл сидит рядом с ним, и вместе они наблюдают прошлое, разыгранное для настоящего.

– Земля обетованная не для меня, – говорит изображающий Авраама Иосиф ребенку, который играет его сына. – Ты должен повести наших Детей к спасению.

– Я поведу, – говорит мальчик, и мужчина уходит со сцены – его роль закончена.

Всех Детей играют дети.

– Господь постановил, что мы поженимся, – говорит мальчик, играющий Исаака, хорошенькой девочке, которая играет Хезер, и Хезер падает на колени и говорит: – Я никогда тебя не оставлю.

– Она лжет! – следуя традиции, кричат дети.

– Я обещаю, – говорит девочка, играющая Хезер, затем освещение гаснет, мальчик, играющий Исаака, закрывает глаза в знак того, что засыпает, а Хезер тихо ускользает.

– Измена! – кричат дети и неодобрительно свистят – это их любимая часть.

Представление быстро проскакивает десять лет изоляции и заканчивается тем, как Дети переступают порог своего убежища и выходят в ожидающий их новый мир с благодарностью Богу на устах и в сердцах – бледная кожа, изможденные лица, на руках новорожденные.

– У отца Авраама было много сыновей, – поют дети. – У многих детей был отцом Авраам. Я один из них, и ты тоже.

Когда Исаак впервые увидел это представление, он заплакал. Сейчас он борется со сном и старается удержать свое сознание от путешествия в прошлое. Он не любит возвращаться в это место, вспоминая то время, когда он думал, что они никогда отсюда не выберутся. Ему не хочется видеть, как его уже оставляют за бортом. Ему неприятно думать, что это представление будут разыгрывать год за годом, даже когда он уйдет.

Иногда, находясь внутри этих стен, сделанных из старых грузовых контейнеров и металлолома, он думает о том, что это почти могила. Закупорить себя в ней вместе со своими Детьми, связанными с ним навсегда, – именно такой должна быть смерть. Эту мудрость Моисей должен был принести из Египта, когда пришел оттуда вместе со своими людьми. Исаак пожертвовал всей своей жизнью ради Детей. Справедливо ли то, что они будут жить дальше, а он умрет в одиночестве?