– Наима! – крикнул он, сбросив шлем на землю.

Ховербайк, на котором ехал Рауль, замедлил движение в шести дюймах над землей, но совсем не остановился, и Рауль едва не споткнулся, когда в спешке спрыгнул. Сидевший в переднем седле исполнитель ухватил Рауля за рукав и поддержал; байк же его послушно завис на месте.

– Милая моя, – сказал Рауль по-испански. – Это я. Не беспокойся по поводу исполнителей. Пожалуйста, открой дверь.

Наима во все глаза смотрела на судебных исполнителей, которые почти одновременно, словно договорившись, сняли свои шлемы и установили их на сгибе руки. Один из был мужчиной, другой – женщиной; обоим не было и тридцати пяти. Мужчина был светловолос и румян, женщина – смуглокожа, с пушистыми волосами. Не видела ли она этого человека много раньше, во время своих первых сеансов со школьниками? Он выглядел знакомым, и он улыбался. Они оба улыбались. Никогда Наима не видела улыбающегося судебного исполнителя.

На них не было бронежилетов, не было масок. Они не прятали лиц и не держали наготове оружие. На расстоянии в десять ярдов, через грязное окно Наима видела их глаза.

Она вскочила с места, когда Рауль стал стучать в дверь:

– Наима, где ты?

– Я не вижу ее! – попыталась крикнуть Наима, но горло ее лишь издало хриплый стон.

Рауль помахал рукой женщине-исполнителю, и та слезла на землю. И тут Наима заметила пассажира второго байка, сидящего на заднем сиденье лицом назад. Это был ребенок. Девочка. Женщина отстегнула ремни безопасности, и девочка заерзала на месте.

Этого не может быть. Просто не может! Что они подсыпали ей в мясо? Галлюциноген?

– Ты видишь, Наймина? – говорил Рауль, мешая испанские и английские слова. – Ты видишь, кто тут со мной? Выходи скорее!

Он сошел с крыльца и побежал к ховербайку; протянул руки и, когда ребенок потянулся к нему, играя, поднял девочку высоко в воздух. Кудрявые локоны разлетелись по ее плечикам, а солнечный свет выхватил на мгновение силуэт девочки в сильных руках Рауля.

Девочка громко смеялась, и Наима отчетливо слышала ее смех через оконное стекло. Рауль был хорошим отцом, это было видно сразу.

– А теперь ты встретишься со своей мамой, – сказал Рауль.

Наима спряталась за выцветшими шторами и оттуда смотрела, как Рауль ведет малышку к ее крыльцу. Когда она услышала шаги этих двоих на крыльце, ее мир закачался. Она рискнула выглянуть и увидела лицо девочки, обращенное к окну. Господи! У этого ангела носик ее бабушки и ее же пухлые веселые щечки! А губы – Рауля. Не личико, а нежное сокровище!

О, Иисус! Благодарю тебя, господи!

И Наима открыла дверь.

Робин Вассерман – автор нескольких книг для детей и подростков, в том числе «The Waking Dark», «The Book of Blood and Shadow», трилогия «Cold Awakening», «Hacking Harvard» и серия «Seven Deadly Sins», по которой был поставлен популярный телевизионный мини-сериал. Ее статьи и рассказы публиковались в антологиях, а также в «The Atlantic» и «The New York Times». Бывший редактор детских книг, сейчас она сотрудник университета Южного Нью-Гэмпшира. Живет и пишет в Бруклине (Нью-Йорк). Узнайте о ней больше из сайта robinwasserman.com или присоединяйтесь к ее Twitter@robinwasserman.

«Так это было, и так это записано:

Исаак и вправду думал, что писать библию будет легче.

Писец молча ждет; Исаак не открывает глаз, слушая, как отдаются эхом его слова. Он вытягивает свои узловатые пальцы и издает прерывистый вздох, подавляя апатию.

Жизнь стала сплошной тягомотиной. Скорее всего, смерть будет такой же, он будет тонуть в собственной постели, с журчанием и бульканьем. Смерть недостойна патриарха. Голос – этот слабый хрип – тоже недостоин патриарха, но и писец с его писклявым чириканьем юнца, который все еще гордится пушком на яйцах, тут тоже не на высоте. Он изо всех сил пытается зарекомендовать себя в глазах самодержавного Отца, но у него ничего не выходит.

– Еще раз! – рявкает Исаак, и мальчишка, запинаясь, повторяет записанное сегодня утром.

Исааку нравится звук этих слов, их громыхание, плавное течение и перекатывание. Ему нравится их напряжение, волна, отбрасывающая в прошлое детские усилия, сглаживающая углы, затуманивая резкие, болезненные очертания. За каждой строкой встают четкие воспоминания – Исаак помнит это лучше, чем меню сегодняшнего завтрака или имена своих правнуков. Жгучая боль в обмороженных пальцах во время пепельно-серой зимы, белизна сморщенной кожи, слишком долго не бывавшей на солнце. В этой новой библии нет места именам предателей, которые предпочли смерть воле Господа, именам блудниц, которые ускользнули от него вместе со своими предназначенными Исааку гибкими формами и нежными голосами, пышными грудями и плодовитыми матками, и оставивших с такими женщинами, как Иулия, Элин, Шерли и Кейт – слишком толстыми, слишком старыми или слишком злыми. Оставивших его с Кейт с ее бесплодной маткой и Шерли с ее острым языком – таким острым, что никто не смог бы осудить ее руки, которые завязали петлю и заставили его замолчать навеки. С Иулией, которая столько лет рожала дочерей, не в силах дать Исааку заслуженного им сына.

И овладел Исаак Иуулией, и зачал Иосифа. Сказано очень аккуратно. Он помнит, как это было, когда его хилые члены тринадцатилетнего мальчика упирались в массивное тело Иулии, а ее толстые пальцы сжимали его изрыгающий жидкость орган, когда он стал мужчиной – с третьего раза; оба плакали и шептали: «Божья воля, Божья воля, Божья воля, пусть это свершится, пожалуйста, Господи, пусть это свершится», – и, в конце концов, через пятнадцать секунд, через семь лет и после трех дочерей, это свершилось.

Исаак тогда все еще думал, что женщина, которую он любил, вернется из пустыни, чтобы спасти его так, как однажды он спас ее. Он полагал, что Господь вернет ее в лоно, поскольку этого желал Исаак.

Этого не случилось. Исаак так и не нашел женщины, способной ее заменить, и голос, который некогда он слышал столь ясно, больше с ним так и не заговорил. Физически и духовно Исаак остался один.