Но игнорировать Василь Петровича было глупо. При оргштатных мероприятиях именно Занудкин единолично определял судьбы учебных заведений с их личным составом. Простой московский генерал-лейтенант полиции вертел судьбами нескольких тысяч сотрудников по всей России.

Был ещё один аспект, не дававший покоя Лобову, хотя уже прошло достаточно времени и даже брови успели отрасти. Даже более того, они стали ещё гуще, ещё мохнатее. Но это – другая история, не имеющая никакого отношения к визиту Занудкина в Санкт-Петербург. По крайней мере так казалось Николаю Михайловичу. Однако, судите сами. Возможно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что какая-то связь всё же была?!

* * *

Николай Михайлович проснулся с тяжелой головой. Ему было так плохо, что даже описать такое – значит не сказать ничего об истинном состоянии души и тела. А тело болело конкретно. Болели мышцы и болели отдельные органы и части тела. Всё ломало и всё болело, как будто была какая-то сильная авария, в которой чудом уцелел мозг, да и то частично. А что делать, если фантазии нет или она плохо работает? Тогда только один выход, с коррекцией на альтернативно одаренных индивидуумов – единственное уместное сравнение, да и то всё равно придется сильно напрячь воображение, – сравнение с автохламом на свалке, который ни то волокут, ни то толкают или даже пытаются катить с одного места в другое. И вот это всё с ужасным скрежетом, с визгом и пылью как-то передвигается, оставляя за собой глубокий след, не похожий ни на автоколею, ни на след от обычного железного листа или большой массивной детали… А вот про больную душу говорить, как ни странно, проще. Боль тупая, блуждающая от сердца к голове, которая то и дело отдается в желудке, легких, пояснице, пятках, затылке и лобной части… Когда болит душа, то появляется какая-то неопределенность, появляется навязчивая идея, идея фикс, но всё это носит исключительно абстрактный характер, т. к. панацеи, спасения от всего этого просто нет. Появляется тревога, которая через какое-то время перерастает в панику. А длящаяся паника может закончится элементарными страхами, фобиями, психическими расстройствами и т. д., и т. п.

Вот так, или как-то близко к такому состоянию было у Николая Михайловича после празднования в Москве предстоящего повышения его в звании, т. е. генерал-майора полиции Лобова Николая Михайловича.

В Москву он прибыл поездом с гостинцами для своего закадычного друга генерал-лейтенанта полиции Занудкина Василия Петровича. Кадры всегда решают всё! И если Вася сказал Коле, что быть тому лейтёхой, то, значит, так тому и быть! Но жизнь – штука сложная. Дружба дружбой, а служба службой. А зачем Занудкину делать Лобова генерал-лейтенантом? Ну, зачем? С какой такой радости надо копать под себя любимого? А? Лобов, пидараст, бля, жлоб, бля, ещё тот! Он вряд ли оценит по достоинству добрый жест Занудкина, а вот нагадить ему он не просто может, а, как пить дать, нагадит! К гадалке не ходи! Василий Петрович был таким же чекистом, что и Лобов, только он стал птицей столичного полета, и общался он с «товарищами» более высокого пошиба. Мало кому так повезло в службе, как Лобову и Занудкину! Но Василию Петровичу повезло больше. И он об этом не только знал, но и дорожил своим случаем, своей генеральской судьбой.

Да и Лобов обо всём этом знал не хуже своего закадычного кореша. Однако, как говорится, надежды юношей питают. Вот и Лобова иллюзия карьерного роста и манила, и дурманила, и сбивала постоянно с панталыка. Надежда умирает последней!

В кабаке, в который как бы случайно, завел Занудкин Лобова, было тепло и уютно. В полуподвале горел мягкий свет от светильников, стилизованных под старинные свечи. То и дело от столика к столику плавно и грациозно дефилировали молоденькие официанточки, оставляя после себя чудесные запахи и ароматы.

Чекисты налегли на холодные закуски. Под холодную водочку великолепно шли сырное и мясное ассорти. Селёдочка с картошкой и лучком, соления и лаваш прошли на ура. Пригодилась и красная с белой рыбка. На очереди были два салатика. Лобов заказал себе оливье, а Занудкин предпочел греческий салат. Овощной салат из свежих помидор, перца, огурца, редиски, зелени и лука, приправленный подсолнечным маслом шел обычным гарниром к холодным закускам. Для запивки водки генералы взяли свеженькое пиво. Занудкин говорил мало, больше пил и ел. А Лобов заполнял паузы своим косноязычием и мычанием. Мысли в его голове сильно путались. Желания опережали сложно-сконструированные фразы, в которых то и дело попадались союзы, отдельные слова не из генеральского лексикона. Сильно помогали игра бровями с яркой и выразительной мимикой, напоминавшей гримасы французского комика Луи де Фюнеса и театральные жесты.

15 минут застолья пролетели быстро и почти безрезультатно. Мужики были ещё в здравом уме и крепкой памяти, хотя и приступили ко второй поллитровке. Сразу же стоит отметить, что гнать и торопиться никто не хотел. Просто старт получился быстрым и результативным.

В ожидании заказанных жульенов с грибами и люля-кебаб генералы как-то случайно вдруг обратили на прекрасных юных особ за соседним столиком, которые пили из больших бокалов шампанское, закусывая шоколадом и бутербродиками с красной икоркой. Миловидным блондинкам было до 30, они курили тонкие и длинные сигареты-пукалки-пыхтелки, то и дело хихикали и всё время что-то обсуждали. Две подружки заказали себе эскалопы с картошкой Айдахо и томатный сок.

– Михалыч! Ты посмотри, бля, какие цыпочки сидят рядом с нами?! – Занудкин взглядом показал на крашенных блондинок и потянулся к бутылке.

– Да, это самое, значит, достойные красавицы, – быстро оценил обеих Николай Михайлович. – Надо бы их это самое, значит!

– Я понял, Коля! Не бзди! Сейчас всё организую, – Занудкин махнул для храбрости водочки и, быстро встав из-за стола, залихватски нарисовался между красавицами. – Разрешите, барышни, пригласить вас, ха-ха, к нашему шалашу? – Занудкин рукой показал на столик, за которым с прямой спинкой красовался приятель Лобов.

– Ой! Что вы, что вы?! Мы – не такие! – кокетливо ответила одна из подруг. – Мы даже с вами не знакомы?!

– А мы познакомимся и вопрос будет решен, – парировал Занудкин.

Через пять минут четверка общалась так, словно все были знакомы тысячу лет и были, как минимум, одноклассниками, да ещё и соседями по коммунальной квартире.

– Я, блин, это самое, говорю ей… Прикинь?! Чтобы она, блин, принесла мне, это самое, блин, – Оля с энтузиазмом рассказывала историю без начала и конца про какого-то официанта или продавца… Понять это было сложно, т. к. с одной стороны, мужикам очень и очень хотелось трахаться, а с другой стороны, начал действовать алкоголь. – Короче, я, блин, ему, типа, это самое, а он – мудила-педрила, ха-ха, мне и отвечает, типа, что я – того, это самое, а он, блин, мол, тыц-пиздыц.