Жозефина вздрогнула от неожиданности и страшно смутилась, потом неловко рассмеялась, еще больше покраснела и попросила:

– Ты только Пилу не говори. – И на мгновение она стала удивительно похожа на ту молодую женщину, которая много лет назад воровала у меня в магазине шоколад и прятала его от своего мужа. – Он все равно эту татуировку никогда не увидит. Я ее вот здесь сделала. – Жозефина приложила обе ладони к животу. – Дубовые листья для силы и стойкости. А желудь – это для Пилу, чтобы он всегда при мне был. – Она снова как-то странно засмеялась и воскликнула: – Нет, просто с ума сойти, да? Мне ведь даже в голову прийти не могло, что я когда-нибудь захочу что-то такое сделать! А потом я вдруг все время стала думать об этом и в один прекрасный день просто вошла в салон. И встретилась с ней. Только не знала, о чем ее попросить. Но стоило нам начать разговор, и я сразу почувствовала…

– Почувствовала, что она буквально мысли твои прочла?

Жозефина опять засмеялась.

– Вот именно! А я-то думала, что ты у нас одна такая!

Вторник, 28 марта

Когда она ушла, я заперла магазин и некоторое время постояла снаружи. Миндальное дерево уже отцвело, и на месте цветов появились зеленые молодые побеги. Пахло весной, скошенной травой, вспаханной землей на полях за деревней. Сейчас по республиканскому календарю жерминаль – месяц гиацинтов, пчел, фиалок и примул. А еще это месяц ветров, новых начинаний, и я впервые ощущала это с такой силой. Меня охватила какая-то необыкновенная легкость, казалось, что все возможно. И воздух был словно до краев наполнен музыкой, тончайшими нитями звуков, не более материальными, чем прикосновение паутинки к краешку крыла мертвой бабочки.

Найди меня. Почувствуй меня. Следуй за мной.

В этой игре участвуют двое противников, Моргана. И я послала в воздух дрожащее марево – аромат какао-бобов Criollo, смешанный с запахами ванили, жженого сахара и крови.

Попробуй. Испытай меня на вкус. Проверь.

На мгновение мне почти показалось, что звучавшая в воздухе музыка смолкла на середине такта. И цвета ее ауры, похоже, несколько изменились – словно приподнялась в изумлении чья-то бровь. Это вызов? Ну что ж, иного приглашения мне не требовалось. И я направилась прямиком к пурпурной двери, уже распахнутой настежь – такое ощущение, будто Моргана ждала, что я зайду, даже жалюзи заранее опустила.

Вряд ли я понимала, впрочем, чего хочу. Может быть, мне хотелось наконец встретиться с противником лицом к лицу? Или просто понять, какими чарами она обладает? Обнаружив, что уже стою возле двери в салон, я вошла, даже не постучавшись. Я уже знала, что меня ждет в этом странном помещении, – и все же впечатление оказалось не менее сильным, чем в первый раз: эти зеркала, необычное освещение, картина «Земляничный вор», отражавшаяся в каждой зеркальной поверхности, и я сама, как бы проникшая в эту картину и оттуда, из густой листвы, наблюдающая за чужой жизнью…

Я почувствовала рядом какое-то движение: неясное пятно отразилось в бесчисленных зеркалах. Мелькнула сахарная пена кудрявых волос, на этот раз выкрашенных в экстравагантный пурпурный цвет. Я резко обернулась. Но в комнате никого не было. Однако, повернувшись к зеркалам, я снова увидела ее, да так близко, что почти могла ее коснуться…

– Анук?

Я никак не могла ошибиться. Пурпурные волосы, широкая радостная улыбка, глаза, такие же голубые, как наша планета, если на нее смотреть из космоса. Ну, конечно, там, за стеклом, была Анук, и выглядела она такой юной и одно-временно очень повзрослевшей. Дети постоянно меняются и, словно танцуя, уходят от нас сквозь быстротекущие годы. Анук в девять лет; Анук в двенадцать; Анук в двадцать, а там…

Незаметным магическим жестом я быстренько прогнала с нашего пути неудачи, хотя вроде бы, кроме меня, в комнате никого и не было. Но я знала: образ Анук Моргана послала специально, как бы бросая мне вызов. Она уже поняла, каковы мои слабости, и знает, какое оружие лучше против меня использовать. Я посмотрела на свое отражение в зеркалах, и мне показалось, что при таком ярком освещении мое лицо выглядит слишком бледным. И его со всех сторон окружали птицы, и невероятные синие листья, и странные стилизованные цветы, лишенные запаха.

Я нарочито громко откашлялась, но в салон так никто и не вышел. Должно быть, Морганы просто нет дома, решила я и уже повернулась, собираясь уйти, но тут мое внимание привлекла стопка книг на столике, стоявшем возле большого кресла для нанесения татуировки. Точнее, это были даже не книги, а фотоальбомы. Естественно, подумала я, это ведь ее работа. Ее профессиональный архив. Охваченная невероятным любопытством, я взяла один из альбомов и открыла его. Как я и предполагала, в нем было множество различных фотографий. Некоторые, сделанные «Полароидом», уже успели выцвести от времени, а некоторые потрескались, как старые грампластинки. Все снимки имели непосредственное отношение к ее работе; это была коллекция людей, которым она когда-либо делала тату. И все эти люди, молодые и старые, белокожие и темнокожие, были собраны в ее альбомах; перелистывая страницу за страницей и как бы продвигаясь к относительно недавним снимкам, я видела своих друзей и соседей: Ру, который без улыбки – и без рубашки – смотрел прямо в объектив; Жозефину, застенчиво улыбавшуюся, но чуточку не в фокусе; Жанно Дру, и Зезетт, и Бланш, и Сафир, и Жожо ЛеМолле, и Софию Зидан, и Надин Пуату, и Саида Леллуша… Там была даже Йин-Ли Мак, наш солиситор, которая стояла с поднятой рукой и демонстрировала брызги нежных цветов сливы у себя на запястье. А на самой последней странице я увидела Анук с пурпурными волосами и такой знакомой улыбкой, похожей на раннее лето…

Я захлопнула альбом и швырнула его на столик. Нет, это просто невозможно! Наверное, это какой-то трюк. Такой же, как трюк с зеркалами. Просто Моргана заранее знала, что я приду, и нарочно оставила альбом на виду – в качестве предупреждения.

Не суйся в мои дела, Вианн Роше. Не вмешивайся в мой бизнес.

Я вздрогнула и резко обернулась, уверенная, что Моргана стоит у меня за спиной. Но в комнате по-прежнему никого не было, а в каждом зеркале отражались пятнистые птички в зарослях пышных папоротников. Я решила немного поправить брошенный на стол альбом и заметила рядом с ним какую-то зеленую папку, чуть поменьше размером, чем альбомы, и стянутую розовыми канцелярскими тесемками. Мне показалось, что я уже видела эту папку, вот только где? Этого я не могла бы с уверенностью сказать. Я взяла ее в руки и открыла там, где лежала закладка: рисунок смеющейся обезьянки, читающей книгу.

Я быстро просмотрела содержимое папки – это была довольно толстая пачка разрозненных листков бумаги, плотно исписанных от руки чернилами разного цвета: от светло-голубого до ржаво-черного. Что это? Похоже, чей-то дневник? Судя по почерку, написано еще в прошлом веке, в те времена, когда детей заставляли непременно писать на бумаге в клетку и в линейку, чтобы они упражнялись в чистописании. А потом до меня вдруг дошло: это же исповедь Нарсиса, которую мадам Мак вручила Франсису Рейно согласно воле покойного! Но как она попала в руки Морганы? И как сюда попал рисунок Розетт, используемый ею в качестве закладки?