— Как к вашему телеопыту отнеслась семья?

— Как раз в день моего первого эфира хоронили погибших. Я отвел в сторонку брата — он был мой оппонент и, как и вся родня, считал, что я просто чокнутый, — и сказал, что сегодня выйду в эфир. Он меня чуть не побил… Я волновался, очень сильно волновался. Но никакого колебания насчет того, прочесть текст или не прочесть, у меня не было. Потому что я был убежден на сто процентов, что это справедливо.

— Вас узнавали на улицах?

— Да, каждая собака. Отношение было очень разным. Кричать в спину «Юдас» (по-литовски — Иуда. — Г. С.) стали чуть ли не на второй день. И назвали это телевидение «каспервидением». Это игра слов, которую могут понять только литовцы. Моя фамилия Касперавичюс, а по-литовски «кас» означает «что», а «пер» — «за». И получилось издевательски: «Что за видение?» Но те люди, которые были против выхода Литвы из СССР, меня воспринимали героем. Большинство, впрочем, ко всему относилось нейтрально. Я много ездил по Литве, встречался с родственниками, никто никаких вопросов не задавал.

Последнее письмо

— Вы покинули Литву, потому что предполагали, что вас будут преследовать?

— Я уехал в ночь, когда в Москве совершился путч, не зная еще, что происходит. Дело в том, что меня отправили на 10 месяцев на учебу в Пекин. Так что уезжал я сам, ни от кого не скрываясь.

— Вы чувствовали, что никогда больше домой не вернетесь?

— Я потом не раз вспоминал, как в последний раз отвозил в деревню маму. Время было к вечеру, в дом заходить не стал, обнял ее, сел в машину и махнул в Вильнюс. А рано утром поехал в Москву. А на сердце скребло — как будто я ее больше не увижу. Так и вышло: дом сгорел, мама умерла — все без меня.

Попрощаться с родной матерью Эдмундасу Касперавичюсу так и не дали — будучи литовцем, он ни разу больше не смог приехать на родину. Фото из архива Э. Касперавичюса.

Я постоянно был на связи, знал, что у нее рак, она мучилась, все понимали, что она умрет, но не знали, в какой конкретно день. Я спрашивал совета своих друзей: может, мне все-таки под другой фамилией съездить в Литву похоронить маму? Мне сказали — можешь, конечно, попробовать, но если тебя там возьмут, мы тебя оттуда не вытащим. В одной из своих книг я опубликовал свое последнее ей письмо: «Здравствуй, мама! Это Твой сын Эдмундас. Снова пишу Тебе письмо. 16 апреля я слышал Тебя в последний раз. Ты меня не слышала, но сказала мне: «Прощаюсь».

Не хотел и не хочу верить, что это были Твои последние обращенные ко мне слова. Сегодня я узнал, что Тебе стало хуже, поэтому спешу сказать: Я горжусь, что у меня такая мама. Знаю, что Ты радовалась, когда люди меня хвалили. Знаю, что Ты переживала, когда люди меня хаяли. Но всегда верила, что выращенный Тобою сын не может нести зла другим».

Самоволка длиною в жизнь

— Как вы узнали о том, что вас разыскивает литовская прокуратура?

— Литовцы по линии правовых органов послали в Китай запрос. Это был 1992 год. А в июне 1991-го, за пару месяцев до путча, в Вильнюс приезжали два китайца из ЦК компартии Китая — посмотреть, отделится Литва от Союза или нет? И меня, как заведующего орготделом, да еще знающего китайский язык, к ним прикрепили. Я их двое суток возил по республике, и они в знак благодарности дали мне свои визитки. И когда я попал в Китай, я им позвонил. Тут же примчались оба, хотя были большие начальники, и установили надо мной шефство. Они мне и рассказали, что на меня пришел запрос. Но китайская сторона ответила, что у них в стране такого человека нет.

Я прожил там всего пять месяцев, как вдруг не стало Советского Союза. Всем, кроме россиян, — грузину, казаху, киргизу, литовцу — объявили, что Москва за их учебу больше платить не будет. Я должен был уехать из Китая 1 января 1992 года, но куда? В Литву возвращаться было нельзя. И в Москве тоже делать было нечего. И тогда китайская сторона пошла навстречу нацменьшинствам и стала выдавать нам на питание по 350 юаней. На это можно было прожить. Все остались продолжить учебу. Потом все разъехались по домам, а я, полковник Советской армии, остался за рубежом в самоволке. Возвращаться мне было некуда. Так я застрял в Китае на целых 25 лет. Прежняя семья распалась, родилась новая. Растет теперь в Пекине полулитовочка-полукитаянка — дочка Юлите, — как продолжение моей истории.

— Какой момент своей жизни вы бы хотели прожить еще раз?

— Только не те годы, когда Россию превращали во врага Литвы… Абсолютная глупость!

— Юхневичюс Ромас Константинович, — представляется седой человек с пушистыми усами. Сложное для белорусского уха имя в маленьком поселке в Витебской области знает каждый.

На хозяине квартиры камуфляж, которым сейчас никого не удивишь. За домом озеро, у подъезда — коптильня. По виду этот человек — рыбак рыбаком.

Но тут он выносит свой китель и начинает перечислять: 4 ордена и 18 медалей. За один Афганистан три награды получил — орден «Красной Звезды», афганский орден «За храбрость», орден «Звезды» третьей степени. Есть еще медаль «За боевые заслуги» и орден «За службу Родине в Вооруженных силах СССР». Ну и так далее…

В списке тех, кого Литва сейчас пытается заочно судить, полковник в отставке Ромас Юхневичюс идет одним из первых. Фото Г. Сапожниковой.

Полковник Советской армии в отставке, стопроцентный литовец Ромас Юхневичюс в списке тех, кого Литва сейчас пытается судить заочно, идет одним из первых.

— И почему, интересно, вы стали военным? Это, наверное, было малопопулярно среди литовцев — идти в Советскую армию?

— Мы происходим из бедной крестьянской семьи. Нас было шестеро детей, пятеро сестер и я. Мой отец, который окончил всего три класса церковно-приходской школы и все время батрачил у помещиков, мне сказал так: «Сынок, если у меня было бы пятеро сыновей и одна дочь, я бы всем приказал защищать советскую власть. А ты у меня один, потому просто обязан идти в армию. Иди!» Вот такой патриот был! Я скажу вам другое: из трех тысяч офицеров-литовцев, которые служили в Советской армии, на сторону «саюдистов» перешли единицы. А остальная масса не изменила присяге.

После школы-интерната я поступил в Калининградское высшее военное инженерное училище, которое окончил в 1969 году с отличием. И был направлен в Забайкальский военный округ на должность заместителя командира понтонной роты 21-го инженерного саперного батальона 122-й гвардейской мотострелковой дивизии, где командиром был будущий министр обороны СССР Дмитрий Язов. Для меня он являлся примером высокой офицерской чести и достоинства. Прошло много лет, я уже был подполковником и приехал в Белоруссию на сборы руководящего состава Вооруженных сил СССР — это, наверное, был год 1985-й или 1986-й. Я находился в офицерской столовой. Вдруг заходит генерал армии Язов — он тогда был командующим Дальневосточным военным округом — со своими начальником штаба и начальником политуправления. Я встал, конечно, а он вдруг поворачивается ко мне и говорит: «Я вас где-то видел!» А я лейтенантом был у него в 1969 году. Я говорю: так точно, вы — первый мой командир дивизии. А Язов продолжает: «Я сейчас даже вашу фамилию вспомню, литовская какая-то фамилия». Память у него была феноменальная. Он знал всех офицеров дивизии до командиров роты и выше включительно. Всех!