Вдруг дозорному почудилось, что тень его чуть удлиннилась и сама собой поползла в сторону. Ар оторопело пригляделся — нет, вроде нормально все. На всякий случай начертав в ночном воздухе обережный знак, дозорный продолжил свой обход, но через полсотни шагов вновь бросил взгляд на тень, так, на всякий случай.

Посмотрел — и обмер! Там, где только что лежала его знакомая, проведшая с ним всю жизнь тень, ничего не было. Ар волчком крутнулся на месте, огляделся — нет тени! Он даже попытался заглянуть себе за спину, может, все же померещилось? Нет, не померещилось. Тень исчезла, и перепуганный воин со всех ног бросился к палатке, где спали остальные ары, на ходу проверяя — не появилась ли?

С трудом смог он объяснить разбуженным, что случилось. Те, сперва похватавшись за оружие, выскочили из палатки, озираясь, но все было тихо и спокойно, вот только дозорный, чуть не плача, умолял другов поглядеть может, спятил он? Есть у него тень или нет?

Поглядели. Тени не было. Мало того, и у всех остальных тени тоже пропали, и напрасно начальник небольшого отряда, уже успевший забраться назад в палатку, разорялся оттуда на своих воинов, уверяя, что с вечера они перебрали хмельного меда. Наконец и он выбрался под лунный свет, злой и недовольный. Глянул — и аж попятился! И у него тень словно корова языком слизнула…

Но он не был бы старшим над дюжем, если б не мог быстро и четко решать, чего делать, а чего нет. Отправив двоих за лошадьми, так, на всякий случай, арский набольший велел распалить большой костер из валявшихся вокруг досок, и занять круговую оборону. Ну, а заодно поглядеть — может, появятся тени? А нет, так может тут, в этом разоренном месте, так и должно быть?

Но едва разожгли огонь, и мятущееся на ветру пламя осветило серую громаду полуразрушенного Дома, сгустив темень в пустых провалах двери и окон, как под заунывный вой выплыли из тьмы ровной цепочкой сгорбленные белесые человеческие фигуры, и волосы зашевелились у аров под шлемами, ибо признали они в призрачных образах самого Старого Корча, Хозяина Дома на Великом Ходу, и всю семью его, сгинувшую незнамо где и вряд ли ныне живую.

Арский дюжный мог бы, не моргнув глазом, вступить в бой хоть с сотней врагов, и воины его, проверенные и испытанные в походах и против диких жителей Заобурья, и против неистовых гремов, и против ярых в сече родов, не дрогнули бы, не испугались, но против призраков, против духов мечом воевать нельзя, и ары знали это.

Дюжный приказал отходить, и долго пятились его воины, выставив пики и прикрываясь щитами, пока не покинули двор заколдованного Дома, и ночная мгла не поглотила их.

* * *

Шык, довольно потирая руки, дунул на ярко полыхавший перед домом костер, пригасив его пламя, потом прислушался. В тишине хорошо были слышны по ту сторону Хода топот пригнанных с ночного отдыха арпаков и прозвучавший приказ дюжного: «Уходить к горам!». Ары вскочили в седла, и погоняя коней так, словно за ними гнались сотни снежных демонов, учались по Ходу на восход. Вскоре все стихло…

Смолк заунывный вой, растаяли в ночи призрачные фигуры. Костер быстро погас, и лишь тускло тлевшие уголья напоминали теперь о арском стане. Путники, все же сторожаясь и оглядываясь, спустились во двор, обошли Дом и ушли в ночь — надо было вернуться в лес за поклажей, а потом спешно идти на закат, переходить Великий Ход и идти к Черному Лесу, пока еще какая-нибудь напасть не задержала их.

Утро следующего дня застало путников далеко от Дома Старого Корча. Шли всю ночь, на всякий случай путали следы и избегали открытых мест. В предрассветных сумерках, в гусевый час, минули заросшую высокой травой прогалину Хода и пошли на полдень, с тем, чтобы потом, когда Ход скроется из виду, свернуть на закат.

Солнце вынырнуло из-за далекого Серединного хребта неожиданно, залило своими лучами землю, окрасив в яркие, золотые и багряные цвета и редкие облачка на чистом, словно бы умытом небосводе, и заросли цветущей еще в здешних местах черемухи на склонах невысоких холмов, и сами крутобокие холмы, чьи лысые, лишенные даже травы вершины напоминали торчащие из земли головы вбитых по самые брови в недра земные исполинов.

— Однака, до полудня отдохнуть надо. — сказал Шык, останавливаясь и скидывая на земь мешок с меховой одежой и свою чародейскую котомку: — Ночь без сна, а к вечеру до Черного леса дойдем, уставшими в него соваться не след.

* * *

Луня с Зугуром отправились на охоту — пустые животы путников требовали пищи. Руна перебирала вещи, откладывая одни, штопая дыры в других, сжигая в пламени маленького костерка третьи, совсем негодные. Шык же, едва прилег, тут же уснул — чары, которыми пугал минувшей ночью волхв аров, утомили его душу, да и старое тело требовало отдыха.

Луня, приготовив лук, обходил с заката один из здешних холмов, зорко присматриваясь — не колыхнет ли где траву зверь, не ворохнется ли в ветках ближайших деревье птица? Но все пока было тихо, и оставалось надеется, что Зугуру, который обходил холм с другой стороны, повезет больше.

Впереди показался небольшой ручей, берущий свое начало у изножия холма и весело несущий свои прозрачные воды на полдень. По его топким берегам росли камыши, и молодые, этой весной вымахавшие ярко-зеленые заросли тихо шумели на ветру. Тут охотнику могла попасться и утка, и мелкий куличок, или еще какая водяная птица, и Луня стал двигаться осторожнее, ступать мягче, прислушиваться и принюхиваться.

Пробираясь берегом ручья, молодой род вскоре услыхал тихий плеск словно бы кто-то по воде ладошкой шлепал. Потом до удивленно Луни долетело приглушенное бормотание, какие-то всхлипы и вздохи.

Луня пригнулся, и прячась за стеной камыша, прокрался шагов на двадцать вперед. Плеск и бормотание усилились, и доносились теперь совсем отчетливо. С великим изумлением разобрал Луня, что лопочет неведомый встречник по-родски, только слегка коверкая язык, как-будто давным-давно не говорил он с людьми. Но больше похожие на чародейский заговор слова, что произносил неведомый бродила, встревожили Луню:

— Курю словить не поспел, рыбь ухватить не сумел, брюхо пустится, глотка постится. Х-р-р! Буду кушать ракушку, выгрызу всю мякушку. Потом на кочку побегу, далеко увидать смогу. Куда люденьки идут? Что в мешках они несут? Все прознаю, угляжу, все Хозяину скажу. Хозяин подобреет, всех изловить сумеет. Себе косточки возмет, а мясо Пыря унесет. Х-р-р!

«А ведь этот Пыря про нас говорит», — подумал Луня: — «Люденьки» с мешками — это ж мы. «И собирается этот поганец хлюпающий какому-то Хозяину своему про нас доложиться. А Хозяин должне нас изловить и косточки себе забрать! Ах, ты ж, тварюга!»

Луня стрелой острожно раздвинул стену камышей и увидал стоящего на коленях над ручьем щуплого косматого мужиченку, одетого в одну грязную, бурого цвета, рубаху до колен. Босые пятки Пыри, заляпанные илом и песком, покрывали толстые мозоли — значит, босяшкой много-много человек ходил. Рядом, на прибрежной отмели, лежал корявый посошок с какой-то рогулькой на конце. Сам Пыря, засучив рукав, выуживал из воды двустворчатых перловиц, костяным ножом вскрывал сомкнутые ракушечьи створки и быстро выгрызал, высасывал нутро. Целая кучка пустых ракушек высилась рядом, и Луня решил, что супостат уже достаточно подкормился.