* * *

— Это Чернобогова клятва его покарала, за то, что разговорчив не в меру. — волхв покрутил кудлатой головой, вздохнул: — Не хотел Пыря про аров говорить, да я, торопыга, подмог ему маленько. Вот его и разорвало, упаси нас от такой смерти силы земные и небесные…

Шык, велев Руне и Луне перенести стан подальше от места гибели бродилы, вместе с Зугуром собрал ошметки того, что некогда было тело человечьим, в одну кучу. Зугур, ворча, что в последнее время он только этим и занимается, вырыл могилу, и вскоре лишь кровавое пятно на траве да холмик свежевскопанной земли напоминали о том, что тут случилось.

Луня нашел для стана укромное место у подножия одного из холмов, надежно укрытое от сторонних взглядов старой, развесистой черемухой. Вновь разожгли костерок, чтобы доварить зайчатину, но теперь о еде хотелось думать меньше всего — несчастный Пыря жуткой кончиной своей начисто отбил у людей всякую охоту харчиться.

Путники сели рядком и повернулись к Шыку, мол, что на все это скажет мудрый волхв?

— С три короба наврал нам Пыря. — заговорил тот, покусывая сорванную травинку и задумчиво глядя в даль: — Когда говорил он, я мысли его щупал, и видел, когда он правду обсказывает, а когда лукавит.

Про битву родов с арами и охвостьем ихним — тут все так и было. Побили наших, клятые цоги не вовремя подошли, а то бы одолели роды ворога. Эх, чего ж теперь на родной стороне твориться-то, что делается? Можа, уж и народа такого нет — роды?

Помолчав, мрачный волхв продолжил:

— В Черном лесу Пыря и впрямь случайно оказался — беры его словили. А когда словили, он сам, жизнь свою спасая, им предложил на службу к Чернобогу встать. И верно, побывал он в чертоге боговом, что на вершине Черного утеса стоит. И утес тот воистину велик, мне на удивление, а вам, я думаю, и подавно.

Верой и правдой служил Пыря лиходейскому богу, и с охотой человечиной он питался, без трепета и без страданий жрал мясо себе подобных вместе с берами. Еще не сказал он, что таких бродников, как он, в округе Черного леса ныне полным-полно, и все Хозяину служат, все вынюхивают да выслеживают… Кого? Я так понял, нас с вами, други. Упрежден, упрежден Чернобог про поход наш. Но вот кем, кто замыслы Хорсовы и богов светлых, ныне сгинувших, раскрыл? А может, лишь часть какую малую про нас ворог наш, Владыка-лиходей знает, но стережется на случай любой, через подручных своих всюду нас выслеживая? Ему-то до Ярова дня лишь дотянуть, и все, дале ни нас, ни кого другого не будет…

В последнем не соврал Пыря — когда его к Черному утесу привели, видел он аров, Любовых посланников. Не иначе, союза с Чернобогом Любо ищет, не иначе, на свою сторону перетянуть хочет, и не знает, дурень, что жить ему и всем арам не более луны осталось… Так что, други, не только с берами, нечистью и Чернобогом самим нам встреча предстоит, может, и ары помехой будут.

А уж про то, что со службой Хозяйской Пыря покончить решил — все вранье…

Шык умолк, и тогда заговорил Зугур:

— Понял я — лес Черный, как его Пыря этот, что людину ел, расписал, самым поганейшим местом на земле всей считаться может. Так как же мы минем его, как до утеса дойдем, и как там все будет — с богом ведь ратиться придется!

— Есть у меня одна задумка… — сказал Шык, глядя в костер: — Про беров, что дозором на окраине леса сидят, все ж не соврал Пыря. А где тот овражек, что укрыл лихоимцев, я в помыслах его подглядеть успел, пока он нас жалобил, про девчушку малую плел. Нам с берами ратиться придется, и побить всех. А как свершим это, плащи их черные оденем, в них и пойдем. Надежды чуть, но авось поможет нам это, хотя бы поначалу, а там поглядим.

А теперь, други, давайте все ж подхарчимся, не гоже в походе с голодухи пухнуть…

* * *

Поели, кто как смог. Руна все ж так и не притронулась к еде, как ее не уговаривали. После, передохнув чуть, начали на ратовище собираться.

Зугур осмотрел оружие, проверил у всех луки, стрелы, мечи, ножи и кинжалы. Шык в котомке своей копался, не иначе, готовя берам чародейские всякие напасти. Луня, пояс войский подтянув, онучи перемотал, Руне то же велел сделать, что бы не подвернулась в бою нога, не потерялась обувка.

До овражка берского идти было не долго. Решили путники молчком и тишком подобраться и сверху напасть, все ж супротив тринадцати беров вчетвером ратиться тяжко больно. Про то, что раньше даже одного бера люди, как огня боялись, никто уже и не поминал — иные времена пришли, теперь страх всякий забыть надо, дрогов от себя отвратить, иначе не выйдет ничего, не получиться.

— Как к берам подберемся, бить стрелами верно, даром не пулять! втолковывал Руне и Луне Зугур: — А как они ближе пяти шагов подойдут кидайте луки в траву да за мечи беритесь. Тебе, Руна, тяжче всех придется, потому возми меч чародейный, железный, он хоть и туповат да грязен, зато супротив нечисти всякой — первое оружие. Боятся они железа, крепко боятся.

— Так беры эти, они ж вроде как люди! — возразила Руна, но Зугур только усмехнулся:

— Люди, говоришь? Люди мясом человечьим не питаются, себе подобных не едят. Можа, и были они когда людми, а ныне это — нечистить, и бить их надо, как нечисть, наверняка, так, волхв?

Шык, завязывая котомку, кивнул:

— Правильно все говоришь, извратил Чернобог суть их людскую, и не люди они больше. Эй, Луня, ожерелье-то твое где?

Луня, сунув руку под рубаху, выпростал давно уже ставшее привычным обережное ожерелье из берских пальцев, показал, вот, мол, оно! Шык коснулся потемневших костяшек, проверил, не потерял ли оберег силы, потом велел:

— Поверх ворота одень, чтобы на виду было. Оно тебе, да и всем нам, крепко поможет. Ну что, други, пожитки наши пока с собой возмем, а перед битвой бросим, чтобы не мешали они. Пошли, что ли?

Пошли, и надвигающиеся сумерки прикрыли четверых охотников за берами от чужого любопытного глаза. Идти оказалось и впрямь недолго. Обошли один холм, потом второй, и вот уже показалась впереди, в вечерней мрети, черная-пречерная плоска деревьев у закатного окоема, и багряные отблески севшего солнца еще сильнее подчеркивали непроглядную ее черноту.

— Вот он, Черный лес! — негромко сказал Шык, и Луня почувствовал, как вздрогнула Руна, которая все жизнь свою, с самых малых лет слышала об этом лесе столько страшного и кошмарного.

Шык, шагавший первым, пальцем показал на едва приметный овражек у небольшого холма, и сделал знак — мешки оставить надо. Пригибаясь, путники добрались до зарослей кустов неподалеку, сложили поклажу и начали осторожно подкрадываться к укрывищу врагов.

Вскоре до слуха людей донесся тихий, гортанный говор — беры о чем-то переговаривались, и даже костерок, обычный человеческий костерок, пылал на дне овражка, видать, готовили супостаты чего-то, или просто грелись.

Дозора беры не выставляли, да и кого им, грозе и ужасу обитателей всех стран Хода, было бояться в десяти сотнях шагов от Черного леса? Зугур, вытащив из сада лук, пополз по траве, за ним — Луня, потом Руна, а Шык, бесшумно двигая губами и шевеля пальцами рук перед собой, начал творить чары, заходя с другой стороны — он должен был ударить берам в спины, когда те бросятся на лучников.