— Так рада слышать твой голос.

Чувствую, его страхи рассеиваются. Получилось. Как получилось и со всеми этими картинами, на которых теперь городские силуэты.

— Да? А то я как-то не был уверен.

— Не сомневайся. Я хочу тебя увидеть. Ты уже вернулся?

— А ты хочешь, чтобы я вернулся?

— Да. — Я прижимаю к уху телефон, поправляю подводку. Ноги уже приведены в порядок, я сделала ваксацию и нанесла тональный крем. Мне хорошо. Он заслуживает того, чтобы и ему было хорошо. Мне нравится кольцо на пальце. Хочу показать, что мне лучше, пусть увидит мои картины, доказательства моего счастья, моей продуктивности, доказательства того, что его предложение, ясность нашего будущего подняли меня на новый, лучший уровень.

Я оглядываю картины, еще два дня назад представлявшие Джона, а теперь тщательно закрашенные однообразными пейзажами. Каждый раз, когда я стирала одно из его лиц, я получала заряд реального мира. Это как вычерпывание воды из тонущей лодки. Теперь это все — пейзажи. Виды с балкона Кэррига. Наград они мне не принесут. И никого не ослепят. Но потом приходит Кэрриг и обнимает меня. Смотрит на пейзажи и ахает. Я закатываю глаза.

— Шутишь? Они восхитительны. Это же наши виды, малыш.

Я смущенно бормочу что-то невнятное, мол, пейзажи — это примитивно.

— Смеешься? Ты не сможешь написать что-то примитивное, даже если сильно постараешься. Это твое. Во всех твоих работах видна ты. Разве не поэтому они продаются?

Но мне не нужны похвалы. Слишком рано. Такие пейзажи писали до меня, и я не привнесла в них ничего нового. Мы ходим туда-сюда, но в искусстве Кэрриг тягаться со мной не может, и в конце концов он опускается на корточки перед самой большой картиной и становится похожим на лягушку.

— Кэр, что ты делаешь?

— Ты — настоящий художник, потому что способна чувствовать что-то невидимое. Не знаю, как объяснить. Этим должны заниматься люди искусства. Но это… сильно.

Он не видит, что я побледнела.

Я подхожу к Кэрригу, моему будущему мужу. Обнимаю его. Закрываю глаза и вдыхаю его запах.

— Я так тебя люблю. Так люблю.

На следующее утро Кэрриг говорит, что никогда не видел меня такой счастливой во сне.

Я целую его.

— Мне тебя недоставало. Теперь мы вместе.

Пока он принимает душ, я просматриваю свадебные веб-сайты. Начинаю проходить регистрацию и посылаю имейл маме. Она хочет устроить все прямо сейчас, и я уже воспринимаю происходящее как новую главу, нечто лучшее, чем пустой холст. Это закладка фундамента, а что там внизу, уже не важно.

Эггз

Мне дали новое место на парковочной стоянке. Место для инвалида, поближе к входу. Чтоб тебя, Стейси. Я же не старик. Приехал сюда самостоятельно. Победил рак. Думаю, что и с парковкой как-нибудь справлюсь. И посмотрите на нее. Вышла вперед, хлопает, свистит, заставляет всех подняться — и вот он я, принимаю аплодисменты, как какая-нибудь королева выпускного.

Кекс, разговор о пустяках. И все-таки Ло ошибалась. Ничего хорошего в возвращении нет — на меня смотрят, меня разглядывают, оценивают, у меня пытаются отыскать мешок. Потом это все заканчивается — наконец-то! — но Стейси идет за мной в мой кабинет. И закрывает за собой дверь.

— Итак. Ло действительно не против твоего возвращения?

— Конечно. Она молодец. Она моя опора.

Стейси подмигивает. Она знает. И кладет на стол толстый конверт.

— От твоего фаната.

Выходя, она не закрывает мою дверь. Обратный адрес на конверте — Стэнфордский университет. Внутри письмо.

Я прочитал письмо еще раз.

До этого момента Бородач был человеком без детства, одиночкой, порождением улицы, носителем придуманного имени, без друзей, без дома, без прошлого. Сильнее всего меня зацепило, что, занимаясь его поисками, я никогда не думал о том, откуда он взялся и как стал тем, кем стал. Меня занимало только настоящее, что он сделал и как.

И вот теперь у меня есть предыстория, начало. Я помню рассказы о Мальчике-из-подвала, сообщения в новостях. Их и сейчас можно найти в Интернете. Парнишка шел в школу, пропал, а через четыре года появился в торговом центре в Нашуа и позвонил матери из магазина «Нью эйдж». Он участвовал в ток-шоу и давал интервью — только по «скайпу». В школу парень так и не вернулся и последнее время, по словам родителей, жил самостоятельно, сторонясь публичности и не привлекая к себе внимания.

Джон Бронсон. У Бородача есть имя, родители, мистер и миссис Джед и Пенни Бронсон. Их нужно найти, с ними нужно повидаться.

Я ищу «Ужас Данвича». Но заниматься литературными исследованиями мне сейчас не с руки. У меня есть имя. У Бородача есть имя. Это же новый мир. Я похрустываю суставами пальцев. И приступаю к поиску Джона Бронсона.

Я прочел все, что смог найти о Мальчике-из-подвала (нынешнее местопребывание неизвестно). Посмотрел программу «Горячие дела», эпизод из «Эллен», где он показал зрителям свою комнату. Ничего особенного: на стене постеры с Человеком-пауком — для парня его возраста их, пожалуй, многовато. Я пролистал «Телеграф», узнал, как его искали и не нашли. Насколько я смог понять, у Джона был только один настоящий друг, девушка по имени Хлоя Сэйерс. (Похоже, особой популярностью парнишка не пользовался. Удивительно, но от сухой статьи в местной газете повеяло как будто каким-то зовом совести, что ли.)