Он взглянул на Эда Чандлера и медленно покачал головой, испытывая некоторое отвращение. Чандлер был в их компании человеком, добившимся большего, чем все остальные. Перед войной он занимался закупками скота для мясокомбината, а во время последовавшей за ее объявлением сумятицы ухитрился каким-то образом стать владельцем двух консервных заводов, кожевенной фабрики и целого состояния в наличных деньгах, размеров которого никто, впрочем, не знал. Сейчас он, с удобством развалившийся в кресле, снисходительно поглядывавший на прочих гостей, поблескивавший большим бриллиантом, коим был украшен его левый мизинец, напоминал Куперу развращенного Будду. Купер иронически улыбнулся и снова покачал головой.

«Какое расточительство, — думал он. — Какое постыдное расточительство».

Вслух произнес едва слышно:

— Сидни Купер, интеллектуал, сибарит. Если бы стены этой комнаты могли говорить, сказать им было бы нечего.

Прием явно удался на славу. Одна из дам уже заблевала пол ванной комнаты, и Куперу было поручено навести там порядок. Покончив с этим, он мстительно закрыл окна, чтобы запах не улетучился, и возвратился в гостиную выпить чего-нибудь покрепче. Там все неумеренно пили и неумеренно болтали, из чего, думал Купер, и следовало, что прием удался на славу. Луиза уже успела сообщить ему об этом.

— Будь это еще чей-то прием, я ничего не имела бы против, — сказала она. — Однако мертвецки пьяный хозяин — это неприлично.

— Ладно, — ответил он. — Напиваться не буду.

— Я знаю, дорогой. — Она одарила мужа специально приберегаемой для приемов улыбкой. — Ну иди веселись.

И вот теперь он одиноко сидел в углу, довольный тем, что гости не уделяют ему никакого внимания. Дом переполняли Эды, Чандлеры и Луизы, предоставившие хозяина себе самому. Он чувствовал, что уже сыт всем этим по горло. Сыт скучнейшими правилами, которым подчинялось ведомое им искусственное существование, сыт тусклыми людьми, с которыми встречался на тусклых приемах, сыт любезностями, которые вынужден был говорить тем, кого втайне презирал.

Он тосковал по настоящим людям, жившим неподдельными страстями, наслаждавшимся самим фактом своего существования, — людям, которым приход смерти всегда кажется слишком ранним. Время от времени ему случалось встречаться с ними. Случалось видеть вечерами парочки, которые предавались любви по темным закоулкам или в открытую ссорились на улице. Он часто слышал беззаботный смех, вылетавший из открытой двери какого-нибудь бара. Слышал в автобусах людей, с пылом обсуждавших Хаксли или Шёнберга, и много раз видел студентов с печальными, серьезными лицами, прохаживавшихся вдоль библиотечной стены, слепых ко всему, кроме страшного обаяния некой неосуществимой мечты. А во Франции, неподалеку от испанской границы, он увидел однажды то, что осталось от лоялистов, — сообщество одетых в лохмотья, умиравших от чахотки людей, заброшенных и забытых, день за днем исчезавшую популяцию никому не нужных героев, между тем как здесь, в гостиной, Купера окружали мужчины с бриллиантовыми перстнями на мизинцах и женщины, не прочитавшие за всю жизнь ни одной газетной передовицы.

— А, вот ты где! — Он поднял взгляд и увидел улыбавшуюся ему Луизу. — Что же ты сидишь совсем один?

— Отдыхаю, — ответил Купер. — По-моему, всем и без меня хорошо.

— И пьешь, как я вижу. Прошу тебя, не напивайся.

— Напиваться не буду, — пообещал он. Внятное произнесение слов давалось ему не без труда, из чего следовало, что он пьянеет. — Мне бы и в голову не пришло напиваться на нашем приеме. Это неприлично.

Пару секунд Луиза внимательно изучала его. Затем весело улыбнулась, давая ему понять, что ничего особенно страшного не произошло, — она всегда улыбалась так, обнаружив, что мужа что-то раздражает.

— Я, собственно, не из-за этого к тебе подошла, — продолжала она. — Случилось нечто ужасное, дорогой. Я совсем уж собралась подать гостям мясную закуску и вдруг обнаружила, что у нас нет горчицы.

Она замолчала выжидающе.

— И ты хочешь, чтобы я сбегал за ней? — спросил он.

— А ты можешь?

— Конечно, — ответил он. — Ты же знаешь: большего удовольствия, чем бегать в магазин за горчицей, для меня не существует.

— Ну пожалуйста, дорогой, — жалобно произнесла она. — Я не стала бы просить тебя, если бы это не было совершенно необходимо.

— До встречи с тобой это было любимейшим моим времяпрепровождением.

Глаза ее гневно вспыхнули, однако лицо осталось спокойным.

— Ты слишком много выпил, — негромко, но строго произнесла она. — Я же просила тебя не пить слишком много. А теперь, будь добр, веди себя разумно. Ведь не могу же я подать мясо без горчицы, верно?

— Нет, — ответил он. — Подать мясо без горчицы ты никак не можешь.

Он неторопливо поднялся на ноги, протянул ей свой бокал.

— И пожалуйста, дорогой, поторопись. Нельзя заставлять гостей ждать.

— Это верно, — согласился он. — Заставлять гостей ждать нельзя.

Купер вышел в прихожую и неспешно направился к уборной. Там он умылся холодной водой, причесался. А когда вернулся в прихожую, из гостиной выбралась на нетвердых ногах и приблизилась к нему женщина. Марсия Чандлер, жена Эда.

— А я тебя все ищу-ищу, — улыбаясь, сказала она. — Насилу нашла.

Он покорно улыбнулся ей и терпеливо стоял, пока Марсия укладывала ладони ему на плечи и чмокала в щеку.

— Ты всегда такой красавец, — хихикнув, сообщила Марсия. Женщиной она была рослой, худой, с острым лицом и крупными зубами. — Такой чистенький, и никогда ни капли пота. Поспорить готова, ты даже летом не потеешь.

Она вызывающе взглянула Куперу в глаза и, поскольку он ничего не ответил, добавила:

— Жалко, что ты не работаешь на меня. Господи, как мне хочется, чтобы ты был моим шофером.

— Это почему же? — спросил он.

— Потому что тогда я могла бы целоваться с тобой, сколько душа попросит.

Он слегка наклонился к ней:

— А тебе хочется целоваться со мной?

— Это было бы очень забавно, — негромко ответила Марсия. Она провела пальцами по его щеке, закрыла глаза и подняла к нему лицо. Купер положил ей на грудь ладонь и оттолкнул ее с такой силой, что она ударилась спиной о стену. Марсия изумленно ахнула, а он отвернулся от нее и пошел к двери.

Ночной воздух и алкоголь образовали подобие взрывчатой смеси, от которой в душе Купера вспыхнуло ощущение молодости и силы. Он перешел через улицу в середине квартала, чтобы пройти мимо стоявшего неподалеку от угла ресторанчика, и направился к нему неторопливой походкой бесцельно прогуливающегося человека, наслаждаясь безмолвной зыбью бодрящего, свежего воздуха, согревавшим душу ощущением одиночества, довольства, молодости и здоровья. Теперь он жалел, что оттолкнул Марсию. Может, стоит завести с ней романчик, думал он, в виде извинения? Ему давно уж хотелось завести романчик с какой-нибудь женщиной, однако романчик потребовал бы слишком большой подготовительной работы. То же самое и с разводом: в самый последний миг на тебя нападает обманчивое чувство привязанности к жене, а затем — раскаяние.