Псина, положив голову на лапы, наблюдала, как Лираль ворочается с боку на бок и бормочет что-то во сне. Грузовик дребезжал и вибрировал, рев мотора то нарастал, то затихал, по мере того как машина преодолевала подъемы, спуски и повороты.

Спустя час или около того Моггет приоткрыл один глаз. Заметил, что Псина пристально за ним наблюдает, и поспешно зажмурился снова. Псина бесшумно встала, подошла к коту и придвинула морду вплотную к розовому кошачьему носику.

– А теперь объясни, почему бы мне не взять тебя за шкирку и не вышвырнуть наружу сию секунду, – прошипела Псина.

Моггет невозмутимо приоткрыл один глаз.

– Так я следом побегу, – шепнул он. – Кроме того, она поверила мне на слово. Почему бы тебе не поступить так же?

– А я не столь милосердна. – Псина оскалилась. – Так что заруби себе на носу: если ты слукавишь, уж я позабочусь о том, чтобы покончить с тобой раз и навсегда.

– Да ну? – Моггет открыл второй глаз. – А если не сможешь?

Псина тихо, угрожающе зарычала. Сэм тут же проснулся, заморгал и потянулся за мечом.

– Что такое? – сонно спросил он.

– Ничего, – заверила Псина. Вернулась к Лираэль и, раздосадованно вздохнув, тяжело плюхнулась рядом с нею. – Волноваться не о чем. Спи.

Моггет улыбнулся, тряхнул головой, тихо звякнул миниатюрный Ранна. Сэм широко зевнул, вновь привалился к рюкзаку и мгновенно уснул.

Николас Сэйр выплывал из глубин сна, точно попавшаяся на удочку рыба. Медленно поднялся к поверхности – и вот он уже задыхается, растерян, бьется, как та самая рыба, пойманная на берегу залива, – где он, собственно, и находился. Юноша сел и огляделся по сторонам. Некая часть его сознания успокоилась при виде того, что вокруг по-прежнему царят сумерки, над головой теснятся грозовые тучи, а молнии бьют меньше чем в пятидесяти ярдах отсюда. Бледный полукруг солнца на востоке, чуть показавшийся над грядой холмов, заинтересовал его куда меньше.

Николас лежал на куче соломы рядом с какой-то лачугой чуть в стороне от того, что некогда было оживленным причалом. В двадцати ярдах от него люди Хеджа, ругаясь и проклиная все на свете, возились с монтажными треногами, канатами и вóротами в попытке раскачать и сбросить на берег с каботажного суденышка одно из серебристых полушарий. Еще один корабль стоял на якоре на некотором расстоянии от причала, в нескольких сотнях ярдов в заливе – достаточно далеко, чтобы между полушариями не возникла мощная сила отталкивания.

Николас улыбнулся. Они на Форвинской лесопилке! Юноша не помнил, как им это удалось, но они переправили-таки полушария по эту сторону Стены! «Молниевый питомник» готов, им остается только соединить полушария, и все встанет на свои места.

Загрохотал гром, послышался чей-то отчаянный крик. Один из рабочих свалился за борт, кожа его почернела, волосы горели. Он распростерся на причале, корчась и постанывая, но вот к нему подошел другой рабочий и проворно перерезал бедолаге горло. Ник невозмутимо наблюдал за происходящим. Такова цена экспериментов с полушариями, а ведь только полушария и имеют значение.

Ник медленно поднялся, сначала на четвереньки, а потом и на ноги. Это далось юноше с трудом: ему пришлось вцепиться в сломанную водосточную трубу домишки и немного постоять, пока не прошло головокружение. Но постепенно он почувствовал себя увереннее. На его глазах погиб еще один рабочий, но Ник этого даже не заметил. Он видел лишь блеск полушарий; лишь ход работ занимал его. Очень скоро первое полушарие можно будет переместить в полуразрушенный корпус лесопилки. Его водрузят на специальную платформу, укрепленную на железнодорожной вагонетке, одной из двух, что стоят на небольшом отрезке рельсовых путей.

По крайней мере, именно такие распоряжения отдал Николас. Юноше вдруг пришло в голову, что он ведь даже не осмотрел «Молниевый питомник». Он начертил планы, он заплатил строителям – и отбыл в Древнее королевство. Давным-давно, как ему теперь казалось. Наяву «Молниевый питомник» он никогда не видел. Только на бумаге да в своих беспокойных снах.

Юноша все еще был очень слаб – как следствие недуга, которым он переболел там, за Стеной, – слаб настолько, что подкашивались ноги. Он нуждался в палке или в костыле. Рядом лежали примитивные носилки из холста и дерева. Что, если выдернуть одну из жердей и использовать ее как трость? Очень медленно и осторожно Ник добрел до носилок, едва не падая и проклиная свою слабость. Он опустился на колени и вытащил жердь из холщовых петель. Жердь оказалась футов восьми в длину; тяжеловата, конечно, но все лучше, чем ничего.

Ник уже собирался встать, опираясь на новообретенную трость, как вдруг заметил на носилках что-то блестящее. Обломок дерева, расписанный странными светящимися символами. Озадаченный юноша нагнулся, чтобы подобрать его.

Однако стоило ему прикоснуться к обломку, как все его тело свела судорога и отчаянно затошнило. Но даже пока юношу выворачивало наизнанку, он не отрывал пальца от кусочка ветряной флейты – теперь-то он вспомнил, что это такое! Подобрать его не удавалось, рука отказывалась повиноваться, и пальцы не сжимались; все, что Ник мог, – это касаться деревяшки. Ведь пока длилось прикосновение, потоком возвращалась память. Пока длилось прикосновение, он снова был самим собою – Николасом Сэйром, а не бездумной марионеткой сияющих полушарий, до которых рукой подать.

– Слово Сэйра, – прошептал он, снова вспомнив Лираэль. – Я должен остановить все это.

Ник по-прежнему сидел, скорчившись над шестом и над собственной блевотиной, лихорадочно осмысливая свое незавидное положение. Как только он перестанет касаться амулета, он вернется к прежнему и снова превратится в бездумного слугу. Ни подобрать, ни унести в руках осколок ветряной флейты он не может. Но должен же быть какой-то способ удержать его при себе, чтобы магия продолжала действовать и напоминала Нику, кто он такой!

Ник придирчиво осмотрел себя с ног до головы. И впервые поразился и ужаснулся тому, как он исхудал… да еще этот огромный лиловый синяк на левой стороне груди… Рубашка превратилась в лохмотья, брюки – в таком же плачевном состоянии, на тощей талии их поддерживал даже не ремень, а кусок просмоленной веревки. Карманы продрались, нижнего белья не было вообще.

Но отвороты на брюках никуда не делись. Ник ощупал их правой рукой, проверяя, выдержат ли. Тонкая шерсть заметно поистерлась в сравнении с тем, как выглядела еще несколько недель назад, но казалась достаточно крепкой.

Задыхаясь от напряжения, Ник подтянул ногу как можно ближе к обломку ветряной флейты, оттянул отворот и второй рукой пододвинул деревяшку к нему. Первая попытка оказалась неудачной, вторая тоже, но наконец получилось: кусочек дерева провалился в отворот. Юноша тотчас же позабыл, что такое он делает, – но вот, спустя несколько секунд, отворот хлопнул по ноге. Лодыжку пронзила резкая боль – ну да ничего, терпеть можно.

Нику очень не хотелось смотреть на полушария, но он все равно смотрел не отрываясь. Первое уже лежало на причале. Вокруг кишмя кишели люди, привязывая новые буксировочные канаты и отвязывая те, с помощью которых груз спустили на берег. Среди тех, что хватались за концы веревок, готовясь волочить полушарие по земле, юноша заметил немало рабочих ночной бригады. Выглядели они лучше своих собратьев, однако все равно гнили заживо под своими синими шляпами и платками.