Тогда казалось, что ничего не изменится. Но почти сразу изменилось. Костя отказался жить в доме Андрея, заявив, что ему будут больше рады, если он будет налетать к нам в гости, как очаровательный смерч. Мы и были рады, особенно тому, что он бывал у нас каждый день. Но через год его визиты стали реже. Кажется, Костя начал подыскивать себе ту, которая будет ждать его дома после его возвращения с ежедневных битв. Он бросался в эти поиски с только ему присущим рвением, а потом снова возвращался. И мы с Андреем радовались его возвращениям — все же насыщенная сексуальная жизнь здорово украшает любой быт. И все-таки я не могла не понимать, что Андрей цинично и хладнокровно все просчитал с самого начала: спустя пару лет после свадьбы я все еще хотела Костю, но любила ли я его тогда так же, как мужчину, в объятиях которого засыпала? Костя стал цветным праздником в моей жизни, но переставал быть самым важным ее светом. Он будет уходить, а я буду отпускать, но он все равно будет возвращаться, и я буду счастлива в эти моменты. И если он когда-нибудь все же решит жениться, то наверняка от нас полностью все равно не оторвется. Наверное, это не очень честно по отношению к его будущей избраннице, но иначе не выйдет. Мы втроем связаны прочно, никогда не сможем окончательно разойтись в разные стороны. Он знает, что здесь его любят, хотя никогда о том не говорят. И любовь эта — настоящая, просто разная к обоим.

И когда я все же решила, что готова стать матерью, то серьезно поговорила с обоими. Они не оспаривали мое решение — эта традиция уступать мне в принципиальных вопросах сохранится всегда. После этого Костя начал предохраняться, предоставляя моему мужу очередное право — быть отцом моего ребенка. Не знаю, было ли это принципиально для Андрея, но я и не спрашивала. Да, этот социальный атрибут мне так же был необходим. И если бы мы жили в другом мире, по другим правилам, то я позволила бы случайности решать этот вопрос, потому что втайне хотела родить и белобрысого, несносного, невыносимого сынишку, на которого бы жаловались все воспитатели и учителя. Но в чем-то я до сих пор оглядывалась, в чем-то по-прежнему не могла шагать уверенно. Потому что я научилась сопротивляться миру, ему не должно быть дела до моей жизни, но чужая жизнь — это другое. Я не имею право решать, какой она будет у моего ребенка. Потому наш Матвейка родился темноволосым и зеленоглазым обладателем серьезного личика. Это выражение у младенца смешило и вызывало умиление. Костя только сокрушался:

— Ты монстр, Анют! Ты воспроизвела на свет второго такого же зануду, пошатнула вселенскую гармонию добра и зла!

Матвейка будет называть Костю дядей. И почему-то я уверена, что дядю он будет любить больше родителей — таких светлых людей дети просто обожают. Странный выверт судьбы: Костя, который не был предназначен для спокойных семейных отношений, мог бы стать лучшим отцом на свете. И он станет, много лет спустя и уже за рамками моей истории.

А пока мы могли иногда оставлять ребенка с няней, перебираясь на ночь в его квартиру. И на несколько часов врастать друг в друга, потому что это правильно — быть счастливыми. Правильно — провести годы своей молодости в наслаждении и ярких красках. Жизнь не ограничивается только удовольствиями, но будучи седой бабушкой, я определенно не скажу, что пустила ее в угоду чьим-то посторонним интересам.