Сзади послышались крики. Двое оставшихся преследователей выбрались на стену. Я бросилась бежать, стараясь смешаться с толпой. Преследователи не отставали. Я расталкивала и распихивала людей, равнодушная к их проклятиям. Достигнув моста, я прижалась к его низкой стенке.

Тогда-то и раздался крик:

– Среди вас предательница! Предательница дела революции! Не дайте этой рыжеволосой сбежать!

– Хватайте ее! – подхватил второй мой преследователь. – Хватайте эту рыжеволосую суку!

– Предательница революции! – вопил первый.

– Она плюет на триколор! – вторил ему сообщник.

На мосту было шумно, и крики не сразу возымели действие. Но вскоре на меня уже оборачивались. Теперь люди замечали и мою дорогую (по их меркам) одежду, и мои волосы. Рыжие волосы.

– Она! – произнес кто-то рядом. – Точно, она. – И уже во все горло: – Мы нашли ее! Нашли предательницу!

Под мостом медленно проплывала баржа. Рогожа прикрывала грузы, сложенные на баке. Мне оставалось лишь молить Бога, чтобы они оказались достаточно мягкими и смогли погасить удар от прыжка с моста.

Потом меня уже не волновало, на какие грузы я приземлюсь, мягкие или жесткие. Главное – прыгнуть. В самый момент прыжка разъяренный защитник революции попытался меня схватить. Я все-таки прыгнула, но прыжок получился смазанным. Я размахивала руками и ногами, пытаясь изменить направление полета, однако это не помогло. Я сильно ударилась о борт с внешней стороны. Что-то хрустнуло. У меня перехватило дыхание.

Смутно я понимала: услышанный хруст означал, что у меня сломано одно или несколько ребер. Баржа поплыла дальше, а я погрузилась в чернильно-черную реку Сену.

Разумеется, я не утонула. Я выбралась на берег и, воспользовавшись суматохой, связанной с переездом короля в Париж, «позаимствовала» чью-то лошадь. Участники похода на Версаль возвращались в столицу. Я ехала в противоположную сторону: к Версалю и дальше. Дорога была сильно захламлена. Памятуя о сломанных ребрах, я старалась ехать как можно медленнее.

Намокшая одежда делала и без того зябкую ночь еще холоднее. Когда наконец я добралась до хижины Жака и буквально вывалилась из седла, у меня стучали зубы. Но даже в этом жутком состоянии я думала только об одном: я подвела отца. Не оправдала его надежд.

Во время чтения у меня то и дело перехватывает дыхание. Я не только восхищаюсь отвагой и смелостью Элизы. Двигаясь следом за ней, я отчетливо понимаю, что вижу зеркальное отражение себя. Прав был мистер Уэзеролл: у нас с Элизой было очень много общего. (И большое спасибо вам, мистер Уэзеролл, что помогли ей это понять.)

Конечно, есть и различия, и главное среди них – она первой начала этот путь. Элизу первой начали обучать всему, что требовалось для… Чуть не написал: для «избранного» ею ордена. У Элизы не было выбора. Она родилась в семье тамплиеров. Ее готовили к будущему руководству орденом. Но если поначалу Элиза радовалась такой судьбе (в чем я не сомневаюсь), поскольку ей открывалась другая жизнь, разительно отличавшаяся от пустого придворного времяпрепровождения и сплетен (на это она вдоволь насмотрелась в Версале), впоследствии у нее появились вопросы и сомнения. Более того, у нее появилось недоверие. Став взрослой, Элиза начала всерьез задумываться о вечном конфликте между ассасинами и тамплиерами. Был ли в нем хоть какой-то смысл? Этот вопрос не давал ей покоя. Чего достигли оба ордена взаимным уничтожением противников и можно ли вообще чего-то достичь таким путем?

Имя человека, с которым она меня видела на парапете Бастилии, было ей знакомо: Пьер Беллек. Можно сказать, что я попал под его влияние, что он завладел моим умом и поманил открывавшимися возможностями. Иными словами, ассасином сделал меня именно Беллек. Он обучал меня вплоть до моего вступления в братство. И именно он убедил меня заняться поисками убийц человека, в детстве заменившего мне отца.

Да, Элиза, не только ты оплакивала гибель Франсуа Де Ла Серра. Не только ты расследовала обстоятельства его смерти. И в этом у меня были определенные преимущества: знания, полученные мной в ордене, «дарования», которые я сумел развить под руководством Беллека, и, наконец, мое присутствие во дворце в тот злополучный вечер, когда оборвалась жизнь Франсуа Де Ла Серра.

Возможно, мне следовало бы подождать и уступить пальму первенства тебе. Возможно, я был столь же импульсивен, как и ты. Все может быть…

Полгода я не прикасалась к своему дневнику. Подумать только, прошло уже шесть месяцев с тех пор, как холодным октябрьским вечером я прыгнула с моста Мари.

Часть последующего времени мне, естественно, пришлось проваляться в постели. Купание в Сене и поездка в мокрой одежде не прошли бесследно. У меня началась лихорадка. Помимо этого у меня было сломано ребро (к счастью, только одно). Мой несчастный ослабленный организм не смог одновременно сражаться с лихорадкой и врачевать ребро. По словам Элен, какое-то время я была на волосок от смерти.

Здесь я должна поверить ей на слово, потому как сама ничего не помню. Мое пылающее тело металось на постели, а где в это время находился разум – неизвестно. Меня захлестывали галлюцинации; по ночам я бредила, что-то выкрикивая. Простыни были насквозь мокрыми от пота. Стоило им немного подсохнуть, как меня начинал бить озноб.

Помню, что однажды утром я проснулась и увидела возле постели Элен, Жака и мистера Уэзеролла. Все стояли с озабоченными лицами. Потом Элен потрогала мой лоб и сказала:

– Лихорадка отступила.

И сразу же раздался общий вздох облегчения, волной пронесшийся по комнате.

Еще через несколько дней мистер Уэзеролл вошел в комнатку, где я лежала, и присел на краешек кровати. В хижине мы предпочитали обходиться без лишних церемоний. Это было одной из причин, почему мне здесь нравилось. Это же отчасти примиряло меня с необходимостью какое-то время провести в жилище Жака, скрываясь от врагов.

Несколько минут мистер Уэзеролл просто сидел, не произнося ни слова. Во дворе Элен и Жак резвились, словно дети, бегая друг за другом. Когда мимо окна в очередной раз пронеслась запыхавшаяся, но счастливая Элен, мы с мистером Уэзероллом понимающе переглянулись. Затем его голова вновь склонилась на грудь, и он продолжил ковыряться у себя в бороде. Еще одна привычка, появившаяся у него совсем недавно.

– Мистер Уэзеролл, а как в этой ситуации поступил бы мой отец? – Я первой нарушила молчание.

Он вдруг усмехнулся:

– Твой отец, дитя мое, обратился бы за помощью к собратьям из других стран. Вероятно, к англичанам. Кстати, какие у тебя отношения с английскими тамплиерами?