Как-то утром мы с мистером Уэзероллом покинули хижину и, перебрасываясь редкими словами, отправились к нашей полянке. Придя туда, мы остановились и некоторое время стояли, купаясь в солнечных лучах, что водопадом лились сквозь листву. Потом мистер Уэзеролл устроился на пне, я же расположилась прямо на траве, рассеянно водя по ее листочкам пальцами.

– Спасибо вам, мистер Уэзеролл, – сказала я.

– За что это ты меня благодаришь?

Как я любила этот ворчливый голос.

– За спасение, – ответила я.

– То есть за то, что я спас тебя от тебя самой.

Я улыбнулась:

– Спасение от себя самой – тоже спасение.

– Ну, если ты так считаешь. Я помню, с каким трудом выкарабкивался после смерти твоей матери. Тоже не расставался с бутылкой.

Я хорошо помнила запах вина, сопровождавший его, когда он приезжал ко мне в Королевский дом.

– В нашем ордене завелся предатель, – помолчав, сказала я.

– Мы так и думали. Если вспомнить письмо Лафреньера…

– Но теперь я даже знаю кто. Этого человека называют Королем нищих.

– Королем нищих? – переспросил мистер Уэзеролл.

– Вы его знаете?

Мистер Уэзеролл кивнул:

– Я кое-что слышал о нем. Он не тамплиер.

– Вот и я так думала. Но Раддок утверждает обратное.

При упоминании о Раддоке глаза мистера Уэзеролла сердито вспыхнули.

– Ерунда. Твой отец ни за что не принял бы его в орден.

Помнится, этот же довод я приводила Раддоку.

– А вдруг его приняли в орден без ведома моего отца?

– Твой отец знал обо всем.

– Но может, Короля нищих посвятили в тамплиеры после?

– После убийства твоего отца?

Я кивнула:

– В качестве награды за устранение великого магистра.

– В твоих рассуждениях есть рациональное зерно, – сказал мистер Уэзеролл. – Итак, Король нищих через посредника нанял Раддока для убийства твоей матери. Может, этим он рассчитывал снискать благосклонность во́ронов?

– Вполне допускаю.

– В семьдесят пятом его замысел потерпел неудачу. И тогда Король нищих стал дожидаться другой возможности проявить себя. Он решил, что убьет твоего отца и наконец-то получит желаемое – его примут в орден.

Я задумалась.

– Возможно, и так, но мне никак не соединить все куски головоломки. Я до сих пор не понимаю, чем во́ронам могло быть выгодно убийство мамы. Если уж на то пошло, ее третий путь служил мостом между двумя основными точками зрения.

– Элиза, они очень боялись маминой силы и в ее лице видели значительную угрозу.

– Угрозу для кого? По чьей указке все это происходит?

Мы переглянулись.

– Вот что, Элиза. Тебе необходимо сплотить ряды ордена, – заявил мистер Уэзеролл, тыча пальцем в мою сторону. – Ты должна созвать чрезвычайное собрание и заявить о своих правах на власть. Покажи этому чертову ордену, чьи руки держат бразды правления, и безжалостно выкорчевывай всех, кто действует против тебя.

Я почувствовала озноб.

– Вы считаете, что в ордене действует не один предатель, а целая фракция?

– Почему бы и нет? Месяц назад мы видели, как революция сбросила с трона короля, далекого от народа и равнодушного во всему, кроме своей персоны.

– Вы считаете меня похожей на него? – хмуро спросила я. – По-вашему, я – великий магистр, «далекий от народа и равнодушный ко всему, кроме своей персоны»?

– Я так не думаю. Но, возможно, кто-то в ордене считает именно так.

– Вы правы, – согласилась я. – Нужно сплотить ряды моих сторонников. Я устрою встречу в нашем версальском замке, под портретами родителей.

– Хорошая мысль. Только такие дела не делаются на скорую руку. Согласна? Вначале нужно убедиться, что у тебя эти сторонники есть, и узнать, сколько их. Молодой Жан Бюрнель может заняться уведомлением членов ордена.

– Нужно, чтобы он порасспросил Лафреньера. В свете того, что я узнала, мое доверие к письму этого во́рона возросло.

– И все равно, будь осторожна с Лафреньером.

– Кстати, а как вы нашли Жана Бюрнеля?

Мистер Уэзеролл слегка покраснел:

– Нашел, и все тут.

– Мистер Уэзеролл! – напирала я.

Он пожал плечами:

– Видишь ли, у меня есть своя сеть осведомителей. Через них я и узнал, что некий Бюрнель запрыгал бы от радости, узнав о возможности работать бок о бок с прекрасной Элизой Де Ла Серр.

На меня нахлынули тяжелые, вероломные чувства, но я заставила себя улыбнуться и спросила:

– Значит, он ко мне неравнодушен?

– Это, так сказать, вишенка на торте его преданности твоей семье. Но вообще-то… думаю, ты ему очень симпатична.

– Что ж, возможно, он окажется мне хорошей парой.

– Кого ты пытаешься обмануть, дитя мое? Ты любишь Арно.

– Я? Арно?

– Скажешь, нет?

– Он причинил мне немало боли.

– Арно мог бы сказать то же самое и про тебя. Вспомни, сколько тайн ты хранила от него. Тебе не кажется, что не только ты, но и он тоже вправе считать себя пострадавшей стороной? – Мистер Уэзеролл наклонился ко мне. – Чем думать о различиях, ты бы лучше задумалась о том, сколько между вами общего. Глядишь, одно перевесит другое.

– Не знаю, – сказала я и отвернулась. – Я уже ничего толком не знаю.

Ранее я писала, что падение Бастилии ознаменовало конец монархии. Люди усомнились в законности королевской власти. Она не выдержала проверки на прочность. Но король, хотя и утратил реальную власть, номинально все еще оставался правителем Франции.

Когда весть о падении Бастилии начала разноситься по стране, одновременно поползли слухи, будто королевская армия готовится жестоко отомстить революционерам. В деревнях появлялись вестники, рассказывающие страшные истории о том, что армия скоро будет в здешних местах. Небо, на котором горели краски заката, они беззастенчиво выдавали за пылающие вдали деревни. Крестьяне вооружались и ожидали подхода армии, но она так и не появлялась. Они сжигали податные конторы и сражались с местным ополчением, посланным навести порядок.

Вслед за этим Национальное собрание издало закон, назвав его Декларацией прав человека и гражданина. Новый закон лишал аристократию права взимать с крестьян налоги и десятину, а также привлекать их к принудительному труду. Составителем Декларации был маркиз де Лафайет, помогавший составлять американскую конституцию. Она объявляла всех равными перед законом и лишала знать привилегий.