— Она в порядке, — буркнул он Томасу и прошел мимо Джереми Бичера и миссис Уильямс. Кивнув кухарке, он тихо сказал, чтобы остальные не слышали: — Можно прислать поднос в герцогские покои? Какие-нибудь фрукты и чай.

Кухарка кивнула и мгновенно исчезла в толпе.

Прижимая к себе локти, он шел к заднему фасаду Чейвенсуорта. Сара не была легкой, но и не была бременем, от которого он намеревался избавиться.

Дуглас указал подбородком на входную дверь, и стоявшие рядом лакеи поспешно открыли ее.

В доме он поставил Сару на ноги и прижался щекой к ее макушке.

— Ты действительно в порядке?

Ее рука легла ему на грудь.

— Да, — сказала она мягко, — думаю, да. — И еще я думаю, что не смогу людям в глаза смотреть.

Он отстранился и поднял ее лицо за подбородок.

— Сможешь. Ты — леди Сара Эстон.

— Но я никогда не появлялась перед слугами полураздетой.

— На тебе только кринолина нет, — улыбнулся он. — Корсет на месте. Так что держись увереннее. — Дуглас наклонился поцеловать ее. Он не упомянул, что ее губы порозовели и припухли, а щеки восхитительно зарделись. Любой, заглянувший в ее красивые серые глаза, понял бы, что ее недавно целовали.

Они начали подниматься по лестнице в свои покои, Сара тщательно придерживала юбки, без обручей волочившиеся по полу.

Герцог Херридж явно не обрадуется, узнав о взрыве.

Дуглас считал абсурдным ненавидеть этого заносчивого аристократа и спать в его кровати. Сравнивая бедность, в которой родился он, и привилегии, которыми наслаждался герцог, Дуглас легко предпочел бы жизнь свою жизни его светлости. У герцога нечего было перенять, и меньше всего — его отношение к дочери. Сара для него — просто товар, и герцог Херридж избавился от доставляющей проблемы единственной дочери в обмен на обещание алмазов.

Как будто Сара стоила мешочка алмазов.

Будь он женат долгие месяцы, а не несколько недель, Дуглас чувствовал бы себя безопаснее и объяснил бы Саре планы ее отца. Мало того, что их брак сомнителен из-за его причины, но Сара через столько прошла в прошлом месяце. Ей ни к чему знать о вероломстве отца.

Последние недели лишь подтвердили то, что Дуглас испытывал к ней с самого начала. Он хотел защищать и оберегать ее. Он хотел дать ей больше удовольствия, чем получить сам. Ночью, когда он не мог спать, когда грезы еще не могли захватить его, ему хотелось тихо говорить с ней во тьме. Он хотел рассказать ей, каково на самом деле быть Дугласом Эстоном из шотландского Перта. Он хотел поделиться с ней тем, чем не делился ни с одной живой душой, даже с Алано.

Если он уедет сейчас, то будет в Лондоне через два часа, поговорит с поверенным и по крайней мере успокоится относительно способности герцога расторгнуть брак дочери. Кроме того, должен быть какой-то способ выйти из соглашения с его светлостью.

Лучший вид на обсерваторию и западные поля открывался из покоев герцогини. Стоя на террасе, Сара наблюдала, как лакеи тушат траву у здания и там, где была печь. Огонь погасили, Дуглас руководил людьми. Алано и несколько мужчин вытаскивали из обсерватории алмазные рамки, остальные выносили бутылки и склянки.

Интересно, что-нибудь уцелело?

Взрыв мог убить их обоих.

Если бы Дуглас не вошел в обсерваторию, то оказался бы в эпицентре взрыва.

Сара посмотрела вниз на сад, сад ее матери с самшитовым лакенбутом, шотландским символом любви и преданности. Возможно, потому что она смотрела отсюда, под другим углом, сейчас лакенбут не напоминал два сплетенных сердца. Сара прошла на другой конец террасы и снова посмотрела на кусты самшита.

Быстро взяв в своей спальне журнал и карандаш, она вернулась в покои герцогини и медленно зарисовала то, что видела от дверного проема и с дальнего конца террасы. Только закончив, она поняла: это не сердца, а две переплетенные буквы. Две буквы «М». Майкл и Морна?

Дуглас пошел в конюшню и велел приготовить карету.

— Буду рад отвезти вас, сэр, — сказал из-за спины Тим.

Дуглас обернулся:

— Я еду в Лондон, Тим, и намерен вернуться до темноты.

Тим кивнул:

— Мне это подходит, сэр. Вы действительно готовы уехать прямо сейчас?

Дуглас взглянул на смеющихся у стойла двух мальчишек, подозвал одного, дал поручение и повернулся к Тиму.

— Я буду готов через пятнадцать минут, — сказал он.

На самом деле времени потребовалось меньше. Через десять минут в конюшню вошел Алано со своим чемоданом в одной руке и с сюртуком Дугласа, переброшенным через другую.

— Было время, когда мне приходилось напоминать тебе, что нужно одеваться прилично, — сказал Алано. — Хорошо, что мне больше не приходится тебя учить. — Он с улыбкой вручил Дугласу сюртук. — Если ты едешь в Лондон, я с тобой.

Дуглас взглянул на чемодан в руке друга.

— Тебе нет никакой необходимости ехать, Алано.

— Есть, — ответил Алано. — Я не собираюсь скулить под ее дверью, как изнывающий от любви щенок.

Дуглас поднял бровь, но промолчал. Никогда прежде он не видел друга в таком настроении из-за женщины. Возможно, дело в Чейвенсуорте, но Дуглас так не думал. Просто каждый из них двоих нашел единственную женщину в мире, способную их нутро в узел завязать.

— Тогда я рад компании, — сказал Дуглас.

Алано распорядился, чтобы вторая карета, та, в которой он прибыл в Чейвенсуорт, следовала за ними. Кучер был в восторге от возвращения в Лондон.

Дуглас подал сигнал Тиму и вместе с Алано сел в первую карету. Меньше чем через час после того, как он принял решение, они уже были на пути в Лондон.

* * *

Сара вернулась в комнату матери. Высокие окна были закрыты тяжелыми шторами цвета выдержанного бургундского вина, она не раздвинула их.

Медленно она направилась к письменному столу, которым пользовалась мать, пока болезнь не свалила ее. Сев на стул с высокой спинкой, Сара выдвинула правый нижний ящик. Когда-то мать показала ей потайное отделение.

«Что там, мам?»

«Мамины драгоценности, дорогая».

Хотя Сара и была тогда маленькой девочкой, но она знала, что ее мать хранит кольца и брошки в маленькой шкатулке на дне большого шкафа, однако возражать не стала. Она была уже достаточно большой, чтобы помнить, что хорошая дочь никогда не возражает.

В ящике лежали ничем не примечательные вещи — фарфоровая ароматница, от которой все еще пахло розами, маленький флакончик с высохшими теперь чернилами, серебряное пресс-папье и перья. Сара выкладывала все это на стол. Как только ящик опустел, она просунула вглубь руку, ногтем сдвинула фальшивое дно и подняла его.