Самые иезуитские иезуиты позавидовали бы его интонации и благодушному выражению лица.

Пожаловавшись старшине на нас, офицер вставал и уходил. Смотреть на то, что происходило после, ему было нельзя по правилам и законам, царившим в учебном отряде номер один.

Били нас всё время. Били с удовольствием и умело. Били так, чтобы не оставалось следов. Били в лоб, по почкам и в грудь. Если кто-то из старшин не рассчитывал силу и мог переусердствовать, то тогда курсанта на несколько дней прятали с глаз долой. Разбитые губы и кровоподтёки офицеры были видеть не должны. Разумеется, это была формальность, но она строго соблюдалась. Офицеры, что служили в Школе оружия, сами были под стать своим воспитанникам старшинам и строго наказывали их за нарушение формальностей и чрезмерную вольность. Это тоже было незыблемым правилом.

На второй месяц пребывания на острове нас стали морить голодом. Сначала кормили плохо, но достаточно, а потом начали морить. Сам метод был разработан и продуман гениально.

Они не могли не давать нам еду. Это было бы преступлением. Но они придумали не давать нам её есть.

Нас строем заводили в столовую, по-флотски – камбуз, где столы были накрыты, еда стояла. Каждый стол был рассчитан на десять человек. Длинный стол со скамейками вдоль него. На нём стояла кастрюля, по-флотски – лагун, с супом и лагун с кашей, тарелка с десятью кусочками хлеба и чайник компота. Нам приказывали занять место за столами, но в тот миг, когда мы усаживались, звучала команда: «Закончить приём пищи! На выход!»

Как только мы выбегали из столовой, нас сразу строили и обыскивали карманы. Котов обожал это!

Многие пытались успеть схватить кусок хлеба. Но жевать в строю было строго запрещено. Хлеб засовывали куда могли. Котов всегда его находил.

Тех, у кого находили хлеб, выводили перед строем.

– Братцы! – расхаживая от одного провинившегося в другому, говорил Котов. – Вот ваши товарищи засунули хлеб в грязный карман… А этот вот сунул его в трусы… Это же хлеб! Тебя мама с папой так учили относиться к хлебу? А в кармане что? В трусах что? Микробы! Вы чего хотите? Желтухой заболеть?.. Заболеть желтухой хотите, чтобы заразить всех? Да? И чтобы Котов тоже заболел, и чтобы Котов умер или чтобы у Котова не стоял? Этого хотите?.. Я знаю, что хотите!.. – говорил он монотонно и продолжал медленно прохаживаться. – Все вы мне смерти хотите… Но я не понимаю, братцы, зачем вы хлеб взяли? Вам что, еды не хватает?.. Если не хватает, вы скажите… Вы пожалуйтесь… Просто вот тут стоят ваши боевые товарищи, они не взяли хлеба, им всего хватает… Может, вы голодные?.. А? Наверное голодные… Хлебушка хочется?.. Так будет вам хлеб.

Котов в таких ситуациях посылал на камбуз за хлебом. Приносили столько буханок, сколько было провинившихся. Потом он заставлял стоящих перед строем парней съесть всю буханку целиком, разумеется, ничем не запивая.

Если кто-то не мог уже есть или сразу отчаянно отказывался, то тогда Котов применял самый действенный метод, который в Школе оружия был отработан в совершенстве.

– Братцы! – говорил он, обращаясь к строю. – Вот этот жадный и зажравшийся наш товарищ не хочет съесть хлеб. Отказывается. И что теперь нам делать? Мы же не можем этот хлеб выбросить. А после того, как эта крыса подержала его в своих поганых желтушных руках, мы его тоже есть не можем… Давайте попросим его доесть хлебушек. Все вместе… – Тут он менялся в лице до неузнаваемости. – Слушай мою команду! – истошно орал он. – Упор лёжа принять! Раз, два… Раз, два…

Весь строй падал на асфальт и начинал отжиматься.

– Вот смотри, сука, смотри, крысёныш, как тебя твои товарищи просят… Просят, не бери, падла, хлеб из общей тарелки, терпи, как все терпят! Перхоть ты поганая!

Он мог заставить нас не отжиматься, а приседать или стоять на одной ноге.

Морили голодом долго и умело. Могли не позволять есть пару дней, а потом давали на завтрак, и на обед, и на ужин сушёную картошку… То есть картофельный порошок, залитый кипятком. Этакий сероватый клейстер с комками. Мы его всё равно ели, преодолевая рвотные позывы.

– Не делайте из еды культа! – кричал, наблюдая, как мы поедаем то, что человек есть не может и не должен, начальник столовой, невероятно чистоплотный и холёный субтильный офицер с седыми висками. – Запомните! Еда не главное! За еду Родину продавать нельзя. Помните! Ради еды подвигов не совершают. Блокадный Ленинград выстоял… Им бы такую еду, а вы давитесь.

Все они, конечно, подобрались в эту воинскую часть, на этот остров и в свой сплочённый коллектив по основному принципу – им нравилось издеваться над людьми и быть безнаказанными. Издеваться они любили по-разному, но именно это и собрало их вместе.

Надо отдать им должное, издевались они не просто так, а по установленным в Школе оружия правилам и с мощным философским обоснованием… Они действительно верили, что делают, издеваясь над нами, благое дело. Благое нам и для нас… В это было трудно поверить, но я поверил.

Однажды командир нашей роты остался ночевать, не уехав домой. Такое иногда случалось. Очень редко, но бывало. Может быть, ссорился с женой, кто знает… И вот как раз в такую редкую ночь он явился в ротное помещение, включил свет, скомандовал подъём и построение, дождался, когда мы подскочим, оденемся и построимся в длинном проходе между койками.

– Смирно! – рявкнул он и пошёл вдоль строя покачиваясь.

Он был без фуражки, без галстука, помят, пьян и не счастлив.

– Вольно! – встав перед серединой строя руки в боки, скомандовал он. – Что? Спать хотите?.. А я тоже хочу… – Он покачивался и оглядывал нас, поворачивая голову рывками. – Я вас дрочил и дрочить буду! Но вы же нихера не поймёте!.. Ненавидите меня! Я знаю, я вижу… – сказал он и покачнулся. – Баночку мне принесите… мухой!

Старшина Котов метнулся и стремглав принёс командиру табуретку. Тот сразу же сел на неё, сгорбился, положил руки на колени, посидел так, опустив голову, смачно плюнул на пол и снова уставился на нас.

– Я вас ломаю и ломать буду!.. Вы что думаете, я тут с вами говно жрать мечтал? Я мечтал кораблём командовать! Меня Родина учила… – Он запнулся, покачал головой и снова плюнул на пол. – Родину надо защищать! А вы все хотите домой к мамке… И Машку за ляжку хотите… А надо Родину защищать! Но вы домой хотите, крысята мелкие. А когда домой хочется и к Машке, Родину защищать страшно… Родину защищать скучно… А кто тогда её защищать будет?.. Так вот я… Я! – и он постучал себя пальцем в грудь, – здесь с вами в говне… Не на корабле в море, а тут!.. Чтобы было кому Родину защищать… Я вам жрать не даю, спать не даю… И не дам! Почему? А чтобы вы про мамку и Машку не думали… Чтобы… Родину защищать не боялись… Я вас тут так напугаю, что вам вообще ничего страшно не будет. Вам потом после нашего Бухенвальда служба мёдом покажется. Вы же после нас с Котовым небо в алмазах увидите. Жизнь красками заиграет… Вы ещё спасибо скажете… – вдруг он неожиданно встал и сильно покачнулся, – хотя нет… Нихера вы не скажете. Не поняли вы нихера… Рота, отбой! Спите, гадёныши, – сказал он и пошёл на выход, но вдруг остановился и крикнул: – Котов, ну-ка сигарету найди командиру!