Аннет поинтересовалась у мамы, почему мы не можем улететь в Португалию на самолете. Все еще есть один рейс в день с аэродрома Cazes[48], но, по-видимому, об этом не может быть и речи. Места зарезервированы для дипломатического персонала и важных персон. Даже если бы каким-то чудом были доступны три места, мы не смогли бы позволить себе билеты. Все, что мама сейчас может делать, это платить за дом.

Хотя никто из нас этого не говорит, я знаю, что мы все думаем об одном и том же: если нам не удастся выбраться из Марокко и на этот раз, к Рождеству нам придется переехать в меллах. Угроза явно маячит на горизонте, как темная стена надвигающейся песчаной бури. Я не могу выбросить из головы мысль о воспаленных глазах бедной мадам Адлер.

Наблюдая, как луна поднимается все выше, повисая прямо над минаретом мечети, я возношу безмолвную молитву тому богу, который, возможно, ее слушает. Мое сердце разобьется, когда я покину это место: место, где в наспех вырытой могиле лежит тело моего папы, возможно, заваленное трупами девятнадцати других расстрелянных с ним мужчин, или оно в океане, где его кости будут обглоданы и превратятся в раковины морских существ. Место, где мои друзья Нина и Кенза многому меня научили и стояли рядом со мной на берегу, поддерживая меня, давая мне силы сказать так много тяжелых прощальных слов. Но я знаю, что нам нужно уехать сейчас, потому что я боюсь за здоровье мамы. Она угасает день ото дня, как убывающая старая луна. Это не физическое заболевание, а нечто, что труднее диагностировать: уныние в ее глазах, выражение усталости на безучастном лице, смесь страха, горя и безнадежности, которая молча разъедает ее. Я не знаю, сколько еще она сможет вынести. Жизнь в Америке, находящейся в состоянии войны со всем миром, таит в себе большую неопределенность для нас троих. Я знаю, что для мамы будет лучше, если мы сможем добраться до места, где есть другие члены ее семьи, которые помогут поддержать ее, даже если они всего лишь дальние родственники и мы никогда не встречались с ними.

Это слишком и для Аннет, и для меня тоже. Нам нужно быть в таком месте, где мы не будем жить в постоянном страхе только из-за национальной принадлежности нашей мамы.

Вчера мисс Эллис спросила меня, готова ли я выполнить для нее важное задание. Мне подумалось, что это будет просто передача еще одного сообщения Феликсу, и что тут особенного – я все еще делаю это по паре раз в неделю. Но оказалось – все немного иначе. Она объяснила, что информация, которую она скопировала из моего проекта по атлантическим портам, уже пригодилась. Но теперь некоторые очень важные люди попросили показать исходный материал. Готова ли я передать его, зная, что он будет использован с пользой? Она объяснила, что мне нужно будет только взять свой учебник и встретиться с курьером в парке Мердок в 5.30 вечера.

– Не с Феликсом? – спросила я ее.

– Нет, на сей раз это будет не Феликс.

Мгновение я колебалась.

– Я знаю, что мне не положено задавать вопросы, но я должна кое-что знать: это будет месье Гинье?

При упоминании этого имени лицо мисс Эллис стало рассерженным. Ее губы сжались в тонкую линию, а щеки покраснели.

– Жози, я могу заверить тебя в одном: это наверняка будет не тот агент, который называл себя Гинье. Выяснилось, что он был перебежчиком, предавшим многих, включая твоего отца. Он торговался с гестапо и обменял свою шкуру на жизни других, гораздо более хороших людей. К счастью, сеть, которую сумели создать такие люди, как твой папа, оказалась достаточно сильной, чтобы пережить эту многочисленную потерю. После освобождения Гинье его ждала группа résistants. Они позаботились о том, чтобы никто из нас больше никогда не увидел этой коварной змеи.

Я сама почувствовала прилив гнева, услышав, что именно этот ужасный, презренный человек предал моего папу, и вспомнила, как он был раздражен, когда я следом за ним появилась у нашего номера в отеле и не дала ему причинить вред Аннет. Полагаю, с тех пор он затаил на нас злобу. Я знала, что следует испытывать сострадание к человеку, убитому товарищами, которым он должен был помогать, но, по правде говоря, мне не было его жалко. Я просто была рада, что он умер, потому что, если бы мне когда-нибудь довелось увидеть его снова, я бы сама убила его.

Итак, я согласилась доставить свой проект в парк Мердок в 5.30 того же дня.

В конце урока мисс Эллис обняла меня, что меня удивило. Как истинная англичанка, она обычно ведет себя гораздо более сдержанно.

– Твой папа гордился бы тобой, Жози! То, что ты делаешь сегодня, может показаться тебе просто еще одной небольшой задачей, но она имеет огромное значение. Ты сделала больше, чем можешь себе представить, в борьбе за правое дело.

Положив учебник в корзину велосипеда, я поехала в парк. Следуя указанию мисс Эллис, остановилась у скамейки рядом с питьевым фонтанчиком. В прохладном вечернем воздухе стрижи ловили мух, демонстрируя высший пилотаж, взлетая и пикируя на фоне неба цвета незабудок. Этот оттенок напомнил мне о цветах, которые росли у ручья на ферме, где мы катались верхом. Интересно, как сейчас поживают Наджима, Маргарита и Малик? Надеюсь, они все еще в безопасности и жуют маргаритки в своих мирных загонах.

Обычно в это время дня в парке бывает немноголюдно и тихо. Вот и сегодня единственными звуками были плеск воды в питьевом фонтанчике и редкие крики бюльбюлей в ветвях фиговых деревьев. В парке все еще ощущались последствия нашествия саранчи. Деревья стояли без листьев, и некогда зеленый оазис выглядел застывшим и опустошенным. Шины моего велосипеда подняли маленькие облачка пыли, когда я подкатила его к скамейке и достала из корзины свой проект. Усевшись в ожидании курьера, я пролистала страницы учебника. Эскизы и детали каждой из гаваней напомнили мне о том отпуске, который мы провели вместе – вся наша семья из четырех человек. Со вздохом я закрыла книгу, прежде чем воспоминания, которые она вызвала, смогли захлестнуть меня. Я провела пальцами по обложке, обводя контуры своего имени и оценку «А+». Ее мисс Эллис поставила авторучкой с зелеными чернилами, которые она предпочитает для проверки работ своих учеников.

Я была так погружена в свои мысли, что не заметила приближавшуюся фигуру, пока та не подошла почти вплотную к питьевому фонтанчику. Сначала я подумала, что это старая-престарая женщина, такая же древняя, как и продавщица снов, только одетая в более модную одежду. Она была худой, как скелет и, согнувшись почти вдвое, тяжело опиралась на палку, с трудом шаркая по пыльной тропинке в моем направлении. Однако, приблизившись к скамейке, она подняла глаза и улыбнулась. Я бы узнала эти огромные темные глаза где угодно!

– Мисс Жозефина Бейкер! – воскликнула я.

Она села рядом со мной, двигаясь осторожно, как будто любое внезапное движение могло разорвать ее пополам.

– А ты Жози, моя почти тезка, – ответила она. – Я много слышала о тебе. Мне кажется, мы уже встречались здесь однажды, не так ли?

Я кивнула, едва ли в состоянии говорить. Потом пришла в себя и сказала, как мне было жаль слышать о ее плохом самочувствии и как я надеюсь, что сейчас она идет на поправку.