Когда пару недель назад Феликс приехал на своем велосипеде, я сразу поняла, что у него что-то на уме. Мы отправились во двор, посидели немного и попытались поговорить о погоде, пекарне и о том, что саранча наконец-то исчезла. Это безусловно приятный факт, даже с учетом того, что теперь не видно ни единого листочка и городу потребуется довольно много времени, чтобы восстановиться. Последовало несколько неловких пауз, и после одной из них он наконец набрался смелости спросить, как у меня дела. Я пожала плечами и, подняв перо, которое слетело с крыши, где горлицы тихо переговаривались друг с другом, стала разглаживать его серые волоски пальцами.

– Знаешь, твой папа был очень храбрым человеком, – тихо произнес Феликс. – Он помог создать сеть Сопротивления здесь, в Касабланке. Да, теперь его поймали, но его работа будет продолжаться. Важно, чтобы это произошло, чтобы он и другие – те, кто погиб вместе с ним, – не отдали свои жизни напрасно. Я не должен был тебе этого говорить, но я просто хотел, чтобы ты знала.

Его слова, как и слова Авраама Линкольна, были призывом к оружию. Они поразили меня, встряхнули мою душу так, что я почувствовала, будто очнулась от глубокого сна и увидела продолжающуюся вокруг жизнь. «Нам, живым, следует посвятить себя завершению начатого ими дела, которое они столь доблестно продолжали», – прошептала я себе.

– Что ты сказала? – спросил Феликс.

Я покачала головой. Затем позволила перышку упасть обратно на землю к моим ногам и повернулась к нему лицом.

– Что я могу сделать, Феликс? Скажи мне, чем я могу помочь. Я хочу, чтобы работа моего папы продолжалась. Я могу передавать сообщения, ездить на велосипеде через весь город, приходить к тебе в меллах. Просто скажи мне!

Сначала он отказался, заявил, что моя мама убьет его, если подумает, что он вовлекает меня в это. Однако я умею быть довольно настойчивой, когда решаюсь на что-то, и в конце концов мне удалось убедить его поручить мне работу. Пусть это всего лишь передача сообщений для мисс Эллис, когда она приходит заниматься со мной, но Феликс считает, что они, эти сообщения, крайне важны. Он говорит, что точно не знает, что происходит, и он не сказал бы мне, даже если бы знал, но я уверена, что он действительно не знает. В конце концов, мы всего лишь две маленькие белые мышки в этой войне между гигантами. Зато он убежден, что американцы и англичане планируют что-то серьезное. Важно, чтобы каналы связи, которые мой папа помог наладить, продолжали передавать информацию туда и обратно, чтобы Сопротивление здесь, на местах, в Марокко, было готово прийти на помощь, когда раздастся призыв к оружию.

Мисс Эллис сначала не слишком заинтересовалась нашим планом, но потом признала, что это было бы полезно, так как выглядело бы гораздо естественнее: Феликс время от времени навещал бы меня как мой друг, а она просто продолжала бы быть моим наставником. Я чувствую себя чуть менее беспомощной, сознавая, что играю небольшую роль в незавершенной папиной работе.

Когда моего папу убили (я отказываюсь называть это иначе, это именно убийство), поначалу мама, Аннет и я на несколько недель словно застыли от горя и страха. Я не хотела никого видеть, даже Нину, но однажды Кенза уговорила меня пойти и немного посидеть с ней во дворе, угостила меня ghoribas и сказала, что Нина ужасно скучает по мне и хочет принести несколько книг из библиотеки, чтобы мы могли снова почитать вместе. Как только она это сказала, пара голубей слетела с крыши, чтобы поклевать крошки, которые я разбросала по земле рядом с гранатовым деревом. Несколько крошечных зеленых побегов начали появляться на нем после того, как саранча съела все листья. Я ответила, что хотела бы повидаться с Ниной, и спросила, не могли бы мы втроем как-нибудь в ближайшее время отправиться к океану, потому что мне нужно там кое-что сделать. Кенза посмотрела на меня своими прекрасными темными глазами, которые казались чрезвычайно грустными, причем даже в тот момент, когда она понимающе улыбалась. Я видела: она догадывается о том, что я задумала. Она кивнула и сказала, что спросит маму, можно ли будет снова заказать такси, которое отвезет нас на берег.

И вот Кенза, Нина и я отправились к океану, чтобы у меня появилась возможность написать имя своего папы на камне и бросить его в волны. Я горько плакала, пока делала это, потому что действительно не хотела отпускать его, хотя и знала, что сделать это необходимо.

Мы не можем пойти на могилу папы, нацисты никогда не скажут, где похоронены двадцать так называемых предателей, которых они расстреляли. Мадам Бенатар все еще работает над этим, но Аннет говорит, что мы, возможно, так ничего и не узнаем, и нам нужно оставаться сильными ради мамы и не показывать ей, какую боль мы действительно испытываем, так как ей от этого станет только хуже. Хотя я сомневаюсь, что может быть хуже. Но в кои-то веки мне не хотелось спорить с Аннет, и поэтому я решила, что лучше всего было бы вместо этого отправиться к океану, где я могла бы вспомнить папу и попрощаться с ним по-своему.

Я долго держала в ладони камень с папиным именем, прежде чем смогла отпустить его, а Кенза и Нина настолько добры и терпеливы, что готовы были ждать столько времени, сколько мне потребуется. Они молча стояли рядом со мной и поддерживали меня, пока я плакала. Мои слезы были солеными, как океан, и я подумала о комаре, который все это выпил. Это казалось мне невозможной задачей, такой же невыполнимой, как отпустить камень, который я сжимаю.

Наконец я почувствовала себя достаточно храброй и сильной и бросила камень так далеко, как только могла, чтобы океанские течения, несокрушимые, как сама любовь, унесли его на глубину, соизмеримую с теми чувствами, которые я всегда буду испытывать к папе в своем сердце. Некоторое время я ничего не видела, потому что мои глаза были полны слез. Но ветер с моря наконец высушил их. А затем что-то блеснуло, привлекло мое внимание в пене среди гальки у моих ног. Я присмотрелась повнимательнее, увидела, что это кусок нефритово-зеленого стекла, истертого волнами до округлой гладкости, и наклонилась, чтобы поднять его. Когда я взяла его в руки, мне показалось, что океан вернул мне этот осколок в качестве подарка в обмен на имя моего папы. Воспоминания нахлынули снова. Мне вспомнилось, с какой любовью папа смотрел на меня в пещере возле Тазы и в Могадире, когда мне удалось спасти его от полиции.

Кенза улыбнулась. Мне стало казаться, что она догадалась, о чем я думаю, потому что она проговорила:

– Оно такого же цвета, как и твои глаза, Хадар Ини. Он так гордился тобой!

Теперь я храню морское стекло в шкатулке из сандалового дерева вместе с другими моими сокровищами.

Рамадан только начинается. Сидя у своего окна, я наблюдаю, как солнце садится за океан. Когда небо темнеет, загорается вечерняя звезда, а затем появляется первый лучик новой луны, и муэдзины начинают петь.

Интересно, буду ли я все еще здесь через месяц, чтобы увидеть первый проблеск следующего новолуния, которое ознаменует праздник разговения? Все наши документы снова оформлены, и мы готовы покинуть Касабланку. Однако нам необходимо дождаться корабля, а их в наши дни слишком мало. Мама сказала, что, похоже, нам придется потерпеть еще несколько недель. А тем временем мы вытащили чемоданы из шкафа под лестницей и начали упаковывать вещи, которыми сейчас не пользуемся. Мы полны решимости быть готовыми к отправке, если места на корабле появятся раньше.