– И как расплатились с таксистом? – Она слушала старика с нескрываемым интересом.

– Отдал револьвер мертвого тюремщика.

– Наверняка ваш спаситель сейчас сидит в тюрьме как соучастник. А оружие фигурирует в деле как главный вещдок…

– На все воля Аллаха! – Старик опять принялся вглядываться в ее лицо: – А ведь тебе, Медина, все это очень нравится.

– Что нравится?

– Неприятности тебе нравятся. Вся эта суета.

Она промолчала. Надвинула козырек серой бейсболки на глаза.

– Говорят, ты окончила военный институт у арабов? – спросил старик.

– Да.

– В скольких операциях туарегов ты участвовала? – спросил он, насыпая в чайник в равных пропорциях заварку и сахар.

– В последние месяцы мы в основном разбирались с группировками, которые выдают себя за знатоков Корана.

– Подожди, меня интересуют операции против оккупантов. Сколько было успешных…

– Всего одна. Я сбила французский вертолет Gazelle.

– Значит, это ты его сбила?

– Да.

– И как ты это сделала?

– Из крупнокалиберного пулемета «Утес», установленного на пикапе.

– А еще?

– Говорю же, ни одной. В паре бессмысленных атак мы потеряли десятки человек – убитыми и ранеными. У французов потерь не было. По крайней мере, об этом ничего не известно.

– Скажи, в чем причина наших неудач?

– Мы атаковали колонны натовской армии на верблюдах и глохнущих внедорожниках в пустыне, на открытом пространстве… Глупость и отсутствие планирования.

– А ты бы как действовала?

– Я бы вообще не стала воевать.

– Почему?

– Сначала должны появиться офицеры, знакомые со штабными картами. И разведка. Я спросила у Орла, есть ли оружие у водителей, которые повезут репортеров, а он не знает.

– А еще что?

– Отсутствие саперов-подрывников. Есть самоучки, но с ними страшно находиться рядом, даже когда они берут в руки обычную гранату. Послушайте, дядюшка Орион, туареги проиграли эту войну еще до начала активных действий…

– Как так?

– У вас нет лоббистов ни в Европе, ни в соседних африканских странах. Французские власти называют вас террористами, и весь мир этому верит.

Она достала из кармана куртки сложенный в несколько раз лист бумаги.

– Два года назад туареги объявили город Тимбукту столицей независимого государства Азавад, что исторически справедливо… Я нашла листовку, которую тогда напечатали, в углу багажника машины. Хорошо, не подтерлись…

Она развернула пожелтевший лист бумаги и прочитала вслух:

«В связи с полным освобождением территорий, а также учитывая требования международного сообщества, Национальное движение освобождения государства Азавад (НДОГА) решило в одностороннем порядке объявить о прекращении военных операций. Мы торжественно провозглашаем независимость туарегского государства Азавад. Мы не ставим своей целью выходить за его границы. Мы не хотим создавать проблемы правительству Республики Мали, и мы не хотели бы, чтобы возникло впечатление, что мы – какая-то воинственная банда, так что с этого момента, когда мы освободили наши территории, цель достигнута, и мы на этом останавливаемся».

Она убрала бумагу в карман.

– Очень здравое заявление. И совсем не экстремистское.

– И зачем ты мне это прочитала? – спросил старик.

– А для кого это сочиняли? Для ящериц в пустыне? Никто в мире про этот документ не слышал. Из каждого утюга французы кричали: туареги вот-вот дойдут до столицы Бамако, вот-вот захватят всю страну…

– Серьезно, что ли? – в голосе пожилого бедуина прозвучала растерянность.

– О Аллах, упаси нас от проклятого шайтана! – напористо продолжила она. – Какие же вы дремучие! Французы заявляли, что вы собираетесь сжечь древнюю библиотеку со старинными манускриптами в Тимбукту. Разрушаете древнейшие мечети с мавзолеями. И они принялись бомбить вас. Хотя и не получали одобрения ни в ООН, ни у своего никчемного парламента. При этом все в мире сказали: ах какие эти французы молодцы, спасают мировые культурные ценности…

– Но за нами правда, мадемуазель Медина.

– Ну и что. Побеждает тот, кому поверили.

– Я понял твою мысль. – Старик вздохнул. – Нужна длительная подготовка и большие деньги, а у нас их нет. Так?

– Так.

– Мадемуазель Медина, мы найдем средства с помощью адмирала Эдуара Гайво! – торжественно заявил старик.

– И каким образом?

– Мы спрячем адмирала и потребуем вывода войск! – крикнул старик, ранее говоривший спокойно. – Франция первой признает независимость туарегского государства Азавад!

– «Тупой и еще тупее»… – сказала она.

– Что? – растерялся старик. – Как это…

Ухватившись за сломанный нос, он принялся его тереть, словно разогревая перед боксерским поединком.

– Это название голливудского фильма, дядюшка Орион. Один недалекий паренек решил, что девушка согласилась прийти к нему на свидание. На радостях он открыл шампанское и пробкой убил сову редкой белой породы.

– Ты хочешь оскорбить меня, мадемуазель Медина?

– Эдуар Гайво еще недавно занимал пост начальника Генштаба Вооруженных сил Франции – одной из стран ядерного клуба. Его похищение…

Она не успела закончить мысль. В шатре из шкур муфлона раздался звонок спутникового телефона. Вскоре из палатки высунулась голова Орла.

– К нам едет Хомахи… – в голосе юноши звучала радость. – Слышите? Теперь уже точно. Сам Омар Хомахи берется с нами за это дело.

– Тот самый Хомахи? – переспросила она у дядюшки Ориона. – Точно он?

– Да, – торжественно подтвердил старик, – командир стражников «Аль-Мирабитуна». Ему подчиняются все джихадисты от Алжира до Чада…

Лицо французского репортера Анри словно кто-то вырезал из тончайшей белой бумаги для черчения. Над листом этот кто-то махнул небрежно мокрой кистью с оранжевой краской. Раз – и вот вспыхнули щедрые веснушки на тонком носу с горбинкой, два – и появилась копна медно-рыжих волос. Этому худощавому пареньку и в двадцать, и в сорок можно было запросто крикнуть: «Эй, ты!» Лишь бы потом не схлопотать. Его принимали за своего даже в пабах ирландского Ольстера. Одевался Анри повсюду одинаково – в афганских горах у талибов, на разрушенных улицах иракской Кербелы и в родном парижском округе между Китайским кварталом и Национальной библиотекой: голубая рубашка, зеленая куртка военного образца, штаны карго, желто-песочные ботинки. В холодную погоду он доставал из шкафа или походной сумки арабскую куфию из плотного хлопка и свитер.